Луи Арагон - Конец насилию

окажется недостаточной.

Всякая скорость, даже скорость света, кажется нам все более и более достижимой, и суждения, опирающиеся на пример воображаемых тел, которые движутся с этой, собственно говоря, невообразимой тогда, сорок лет назад, скоростью, постепенно становятся уже не абстрактными философскими понятиями, а практическими расчетами; и они будут опровергаться опытным путем, по мере того как мы получим возможность осмысливать движение подлинных, а не воображаемых тел, движущихся со все более возрастающей скоростью, тоже не воображаемой, а созданной самим человеком. И человеческое насилие в свете этого кажется чем-то нелепым, не укладывающимся в рамки новых открытий человека. Так новые открытия, сделанные человеком, противостоят старому принципу прогресса посредством насилия, который был применим только в узких пределах техники, ныне столь же примитивной в наших глазах, как дубина или револьверный выстрел.

Но все это становится, пожалуй, еще понятнее, когда видишь, что антикоммунизм, вынужден цитировать — и с добрыми намерениями цитировать — Ленина, а не просто представляешь себе космические результаты первого человеческого прилунения, хотя совершенно очевидно, что первое есть результат второго.

Удар человеческого снаряда о Луну вызвал во всем человечестве,— которому это стало немедленно известно благодаря высокому развитию техники,— встречное потрясение, проявившееся во всем, даже в досаде отдельных лиц, в смехотворных попытках приуменьшения события, в самых немыслимых политических комментариях. Но и такие попытки, и досада, и комментарии не должны скрывать от нас главного в этом встречном потрясении: страстной надежды огромного числа людей, надежды, пробужденной этим грандиозным событием, надежды на гуманизацию будущего, будущего каждого человека. Вот это, может быть, и составляет, не говоря уже о научном подвиге, то качественно новое, ни с чем не сравнимое, что открывается нам в этом событии, если сопоставить его со всеми предшествующими событиями человеческой истории. Известие о прилунении советской ракеты породило во всем человечестве такую надежду, все люди ощутили прикосновение счастья; это, мне кажется, абсолютно неопровержимо, именно над этим следует задуматься, об этом мы не перестаем размышлять, стараясь понять все до конца.

Когда я писал эту статью, у меня была возможность встретиться с жителями моего квартала, людьми, которых я хорошо знаю, простыми людьми, как принято говорить: городским садовником, слесарем, почтовым работником, булочником, художницей, библиотекарем, официанткой из ресторана… Одним словом, чтобы ничего не таить от вас, с членами партийной ячейки, в которой я состою. Стоило послушать, о чем говорят между собой эти люди, попросту воспринимающие происшедшее событие, говорят не только то, что они сами думают, но и о том, что творится и говорится вокруг них. Вот как это событие вошло в обычное течение их жизни. Один сказал: «Следовало бы запускать ракеты каждое воскресенье, потому что в прошлое воскресенье я вот продавал «Юманите» — и у меня не хватило газет, все хотели знать правду». Да, для людей, не расположенных мудрствовать лукаво, для тех, кто прогуливается по улицам Парижа между Оперой и Пале-Роялем, прилунение ракеты имело одно прямое следствие: нужно идти искать правду в «Юманите».

Вот видите, скажут мне, это и есть пропаганда! Да, была пропаганда, была ложь, которая противилась происшедшему событию. Но люди шли прямо к истине, а не ко лжи, точно так же, как развитие техники, ее рост, превосходящий «земные пределы», в конечном счете нанесли поражение той форме насилия, которую представляет собой ложь, навязанная человеку; ложь перестала казаться естественной формой прогресса, и люди инстинктивно захотели верить только в успех человека, в невероятное событие.

Мне в этот день позвонили из «Правды» и попросили написать отклик раньше, чем было официально сообщено о прилунении ракеты. Погруженный в раздумья и мечты, я не начинал писать, ожидая этого подтверждения, которое могло и не прийти. Я боялся, что оно не придет, страшась этого, как огромного несчастья, могущего произойти не со мной, не с теми, кто думает так же, как я, а со всеми людьми, сохранившими в себе человека, даже с теми, кто верит в отвратительное насилие, кто играет на войне, кто ждет спасения — хотя и проблематичного — своих идей только от катастрофы. Как и все, я --">