Владимир Семёнович Золотарёв - Утренняя пробежка

В назначенное время встреча состоялась. Старушки обнимались, немного всплакнули. Как повелось, они принялись за чай и разговоры о том о сем, а я был на верху блаженства, так как в день примирения мне досталось два полных блюдца варенья.

ЭРЗАЦ ЛЮБВИ

Вера Леонидовна ненавидела все мальчишеское племя, но особенно тех его представителей, которые жили на Пушкинской улице, в доме номер двадцать и прилегающих к нему дворах. Естественно, что мы отвечали ей взаимностью: стучали вечером в окна ее квартиры и убегали, подвешивали к ручке входной двери дохлую крысу, а то и устраивали на нашу ненавистницу покушение. Эта акция устрашения была проста и не раз повторялась с неизменным эффектом.

Заблаговременно перед появлением Веры Леонидовны с работы на углу квартала выставлялся «сигнальщик». Разбойничьим свистом он возвещал о приближении жертвы. В тот же момент трое или четверо пацанов, помогая друг другу, быстро водружали старый валенок или картонную коробку из-под обуви на чуть приоткрытую трехметровую парадную дверь старого особняка.

Вера Леонидовна приближалась к дому, худая и строгая, как милицейский протокол. Шагала она широким мужским шагом, а ее платье с непомерными подставными плечиками болталось в такт шагам то в одну, то в другую сторону, как на вешалке. Возле дома она грозно вопрошала: «Опять вы кодлитесь здесь, паршивцы! Сейчас же марш по домам!»

Конечно же, никто из мальчишек не собирался выполнять это повеление, но все старались держаться подальше от Веры Леонидовны, чтобы ненароком не получить тычок в спину, подзатыльник, а то и щипок куда придется.

Смерив нас испепеляющим взглядом, полным ненависти и бессилия, она решительно распахивала дверь, и… тут ей на голову почти бесшумно валился валенок или картонка. Вера Леонидовна страшно пугалась, хотя это было для нее не впервые.

— Помогите! — истошным голосом вопила она. — Люди! Милиция! На меня совершено покушение!

Кстати, со слов самой жертвы наша проделка и получила столь звучное название.

Как-то в мае Вера Леонидовна куда-то исчезла, и нас отвлекли другие забавы. Шел десятый год после окончания Великой Отечественной войны. Мирная жизнь неудержимо раскручивалась по всем направлениям. Но людям все еще не хватало многого, и в том числе развлечений: телебашня в Ростове еще только проектировалась. Вот почему всякое семейное событие, тут же став достоянием улицы, заинтересованно обсуждалось. Так, в конце мая наш квартал облетела весть о том, что Вера Леонидовна в Доме отдыха нашла себе мужа, что ее избранник — шахтер и не так давно получил пенсию по инвалидности. Информацию эту разнесли все и вся знающие старушки, любимым занятием которых было сидеть на скамеечках возле дома и перемалывать косточки своим соседям.

Буквально на другой день к нашему трехэтажному дому на тачке подвезли здоровенный платяной шкаф. Катил ее известный во всей округе Женька-борец, подрабатывающий на извозе. За тачкой шествовали двое: один — худющий и белобрысый, другой — плотный короткостриженный, с черными озорными глазами. Не надо было и гадать, кто есть кто. Однозначно мальчишки нашего дома определили белобрысого скелета, вернее, на нашем диалекте «шкилета», в мужья Веры Леонидовны.

Мужчины долго вносили шкаф в дом, для чего им пришлось открыть наглухо забитую еще в войну вторую створку входной двери. А затем совершенно для нас неожиданно Женька-борец покатил от дома свою тачку, а за ним поплелся белобрысый «шкилет». Быть того не может!

Через некоторое время из дома вышел в майке короткостриженный. На тыльной стороне ладони его правой руки мы увидели наколку «Гриша». Гриша дружелюбно оглядел нас и по-свойски поинтересовался: «Ну что, хлопчики? Даете стране угля?» Мы весело засмеялись и чистосердечно признались, что даем.

— А что, Дон еще течет? — поинтересовался новый жилец, и нам стало совсем весело и просто в его обществе. Стало ясно, что это классный мужик, а вовсе не какой-то инвалид-пенсионер.

— А ну, покажите, где вы купаетесь, — предложил Гриша, и мы весело гурьбой повалили на Дон.

Пока в разломе парапета набережной под мостом мы плескались, Гриша стоял на чугунной тумбе для швартовки плавсредств в длинных семейных трусах