Дейдра Макклоски - Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир

сделало нас богатыми, - система, существующая с 1848 г. и обычно, но ошибочно называемая современным "капитализмом". Скорее, эту систему следовало бы назвать "технологическим и институциональным совершенствованием в бешеном темпе, проверенным не принужденным обменом между всеми участвующими сторонами". Или "фантастически успешный либерализм в старом европейском понимании, применяемый к торговле и политике, а также к науке, музыке, живописи и литературе". Самый простой вариант - "прогресс, проверенный торговлей"¹. Одним словом, многие люди сейчас живут потрясающе лучше, чем их предки в 1800 году. И все остальное человечество показывает все признаки того, что оно присоединяется к обогащению, к "инновациям".

Важнейшим моментом является тот факт, что огромное обогащение мира не может быть глубоко объяснено накоплением капитала, как считали экономисты от Адама Смита, Карла Маркса и Томаса Пикетти, и как, видимо, подразумевает само слово "капитализм". В этом слове заложена научная ошибка. Наше богатство возникло не в результате нагромождения кирпича на кирпич, бакалавриата на бакалавриат, банковского баланса на банковский баланс, а в результате нагромождения идеи на идею. Кирпичи, бакалавры и банковские балансы - накопления капитала - были, конечно, необходимы. Но также необходимы и рабочая сила, и жидкая вода, и стрела времени. Кислород необходим для огня. Но объяснять чикагский пожар 8-10 октября 1871 г. наличием кислорода в земной атмосфере было бы по меньшей мере бесполезно. Лучше: длительная засуха, деревянная застройка города, сильный ветер с юго-запада и, если вы презираете ирландских иммигрантов, корова миссис О'Лири. Современный мир невозможно объяснить, показываю я во втором томе книги "Буржуазное достоинство: Why Economics Can't Explain the Modern World", с помощью рутинной кладки кирпичей, таких как торговля через Индийский океан, английские банки, каналы, британская норма сбережений, атлантическая работорговля, природные ресурсы, движение за огораживание, эксплуатация рабочих на сатанинских фабриках или накопление в европейских городах капитала, физического или человеческого. Подобные схемы слишком распространены в мировой истории и слишком слабы в количественном отношении, чтобы объяснить тридцати- или стократное обогащение на человека, характерное только для последних двух столетий.

Прислушайтесь еще раз к последнему, поразительному факту, открытому историками экономики за последние несколько десятилетий. Он заключается в том, что за два столетия после 1800 г. количество товаров и услуг, доступных среднестатистическому жителю Швеции или Тайваня, прошедших торговую проверку, выросло в 30 или 100 раз. Не на 100%, понятно, - всего лишь в два раза, - но, по самым высоким оценкам, в 100 раз, т.е. почти на 10 000%, и не менее чем в 30 раз, т.е. на 2 900%. Великое обогащение последних двух столетий превзошло все предыдущие и временные обогащения. Его объяснение является центральной научной задачей экономики и экономической истории, а также имеет значение для любой другой социальной науки или новейшей истории.

В этом третьем томе я пытаюсь показать, что объяснение кроется не в накоплении капитала, не в политике правительства и не в организации профсоюзов, а в массовом появлении лучших идей в значительной части технологий, таких как текстиль и приготовление пищи, и в некоторых институтах, таких как университеты и форвардные рынки. Как сказал один мудрый человек, люди недавно "изобрели метод изобретения". Каким образом? Идеи изобретений, как я утверждаю, впервые появились благодаря новой свободе и достоинству простолюдинов, выраженному в "равенстве", о котором идет речь в названии книги, то есть благодаря идеологии европейского либерализма. Идеи равенства совершили удивительную вещь.

О том, насколько велика сила свободы и достоинства, можно судить по противопоставлениям. Лингвист Кёко Иноуэ рассказывает о том, как западное понятие "достоинство личности" получило определенное распространение в японском обществе в начале ХХ века, особенно среди немногочисленных японских христиан.² Однако когда после Второй мировой войны в конституции, принятой Макартуром, было использовано японское слово "характер" или "достоинство" (jinkaku), большинство японцев по-прежнему воспринимали его как выражение ранга, как в старом английском множественном числе "dignities" - нечто противоположное недавней западной идее

--">