Марк Лазаревич Галлай - Избранное в двух томах

проинструктировать на земле и проводить в воздух — на нескольких типах

боевых самолетов. Задание это — или, вернее, не столько само задание, сколько

перспектива знакомства с «заграничным» летчиком — меня, по молодости лет, сильно заинтересовало. В довоенные времена то, что мы сейчас называем

«международными контактами», представляло собой явление весьма редкое и для

простых смертных почти недоступное.

. .Сли оказался невысоким, я бы даже сказал — хрупким по сложению

молодым человеком. Во всяком случае, на так называемого «типичного

англичанина» — рослого, неразговорчивого, гордого сына Альбиона, каким мы

смолоду его себе представляли, — наш гость похож не был. Как, кстати, и на

«типичного летчика» тоже. .

По-русски Сли говорил так же, как я по-английски, то есть практически

никак. Рассказывая ему, какие скорости следует держать на взлете и посадке, какие особенности поведения каждого самолета иметь в виду, какие показания

приборов считать нормальными и многое другое, необходимое для полета на

новой, ранее незнакомой летчику машине, я надеялся воспользоваться услугами

переводчика, но быстро убедился, что переводчик — милая девушка, бывший гид

«Интуриста», мобилизованная в армию, — знала, конечно, как свой родной

русский, так и английский,— но, увы, совсем не знала третьего, самого нужного

в тот момент языка: авиационного!

И тем не менее мы с майором Сли в общем поняли друг друга, объясняясь с

грехом пополам по-французски, а главное — когда наших весьма скромных

познаний этого прекрасного языка не хватало — с помощью международного

языка летчиков, языка плавающих в воздухе ладоней рук и указующих перстов, уткнувшихся в нужное место циферблата того или иного

523

прибора. Со стороны мы, наверное, представляли собой зрелище достаточно

забавное: невозмутимый Сли сидит в кабине, сосредоточенно кивая головой и

что-то записывая в планшет, а я рядом, на крыле исполняю нечто среднее между

шаманским танцем и выступлением мима, перемежая свои странные жесты

отдельными выкриками по-французски; на земле у самолета в подчеркнуто

независимой позе пребывает младший лейтенант — наша переводчица.

После десяти — пятнадцати минут подобного собеседования я спрашивал у

Сли, все ли он понял, а после его утвердительного ответа (высказанного, правда, нельзя сказать, чтобы очень уверенным тоном) соскакивал на землю и

интернациональным аэродромным жестом — рукой, выброшенной

горизонтально от плеча, — давал разрешение выруливать.

Сли выруливал, взлетал (не берусь утверждать, что во время первого его

взлета я чувствовал себя безукоризненно спокойно), несколько десятков минут

крутился неподалеку от аэродрома — и заходил на посадку.

По тому, как он взлетел на истребителе МиГ-3, как приземлился на

пикирующем бомбардировщике Пе-2, как вообще летал на ранее незнакомых ему

самолетах, будто давно освоенных — легко, чисто, даже, я бы сказал, элегантно,

— мы сразу поняли, что перед нами пилот высшей квалификации. Наверное, он

слетал бы ничуть не хуже и без моего инструктажа.

А после полетов состоялся банкет. Наше командование угощало британскую

делегацию. Были подняты тосты за английских летчиков, за летчиков советских, за все наши союзнические вооруженные силы, за Победу.. В самом конце

банкета старший на нашем аэродроме начальник М. М. Громов, как бы между

прочим, спросил меня:

— А как вы договаривались с майором Сли? На каком языке?

И не успел я раскрыть рот для ответа, как наша милая переводчица, по-видимому несколько задетая тем, что мы отказались от ее помощи, ядовито

сказала:

— Они