Данил Брюханов - Грань

— Ничего. Спасибо. Я пришла к Эрику. Как он? Можно его увидеть?

Доктор Рукосуев вздохнул и отвел глаза, поглядев куда-то за окно.

— Боюсь, Мария Эдуардовна, и в этот раз я не смогу вас порадовать хорошими новостями. Пройти к Эрику, конечно, можно, но ничего нового вы там не увидите.

— Ничего страшного, Антон Николаевич. Я просто хотела бы увидеть сына.

— Конечно, конечно! Я понимаю, пойдемте.

И они пошли дальше по коридору. В самом его конце возле стены Рукосуев открыл дверь и жестом пригласил Марию войти.

Женщина снова оказалась в до боли знакомых покоях одиночной палаты. Прямо напротив двери было окно с наполовину задвинутыми темными шторами. В углу слева находился небольшой белый столик с вазочкой и букетом цветов в ней. У противоположной стены стояла кровать и многочисленное оборудование вокруг нее. На кровати лежал укрытый до груди белоснежной простыней красивый молодой человек. Глаза его были закрыты, а грудь мерно вздымалась вверх и вниз в такт дыханию. Рядом на мониторе можно было увидеть, как по черному экрану, ритмично рисуя пики и провалы, бежит зеленая линия, отображая сердцебиение пациента. На голове у лежащего был надет мягкий шлем, сплетенный из многих нитей и датчиков.

— Он так же стабилен. Мы точно так же очень пристально за ним наблюдаем. Однако в сознание он так ни разу и не приходил. Но вы сами понимаете, что, как только это случится, вы будете первая, кто об этом узнает.

— Конечно, Антон Николаевич, я понимаю. Спасибо, — тихо сказала Мария, глядя на сына. И доктор заметил, как ее холодные и грустные зеленые глаза потеплели. А еще в них в очередной раз умерла крохотная, едва видимая надежда.

— Хорошо, что вы пришли сегодня, Мария Эдуардовна, потому как у меня все же есть какие-никакие новости касаемо вашего сына. Сегодня, когда я утром просматривал его ночную энцефалограмму, я отметил ранее небывалую мозговую активность. Такую, которая бывает у абсолютно здорового, а что самое интересное, у бодрствующего человека. Это ключевой момент. И в то же время самый непонятный. Эрик, конечно, и до этого приносил нам много сюрпризов и, можно сказать, сенсаций, но сегодня было что-то кардинально новое.

Мария криво усмехнулась.

— Но тем не менее он до сих пор без сознания вот уже почти как год.

— Да, но после сегодняшних данных есть надежда. Точнее… Не буду вас обманывать или обнадеживать, но это хоть какое-то изменение. Сдвиг с мертвой точки, если хотите.

— Но ведь у него и до этого были всплески мозговой активности, которые вы всякий раз отмечали как «невиданные» и «небывалые».

— Да! Но никогда не было таких, как у человека бодрствующего! Для науки это… — доктор осекся. — Извините. Я понимаю, что вам сейчас вообще не до науки.

— Ничего-ничего! Продолжайте.

— Мы каждый день регистрируем мозговую активность Эрика. И по всем результатам его мозг работает как у полностью здорового человека, живущего полной жизнью. Можно даже сказать исходя из этих данных, что жизнь он проживает очень яркую и насыщенную!

— Доктор, вы что, смеетесь надо мной? — с горькой усмешкой спросила Мария. — О какой жизни вы говорите?! Мой сын, считайте, целый год овощем лежит на вашей больничной койке!

Женщина указала пальцем с красивым маникюром на мирно лежащего Эрика. Видно было, как ее рука нервно подрагивает. Антон Николаевич в ответ на это тяжело вздохнул и, разведя руки в стороны, сначала отвел взгляд, а затем с болью в глазах посмотрел на Марию.

— Мария Эдуардовна, — мягко и тихо сказал он, — у меня самого две дочки. Как отец я вас прекрасно понимаю. То, что произошло с вашим сыном, ужасно и немыслимо. Я бы врагу не пожелал испытать подобное. И мне искренне жаль вас. Все, что я хочу сказать, — это то, что благодаря этим чудовищным обстоятельствам науке выпал невероятный шанс разобраться в работе нашего мозга на совершенно новом уровне. Уровне, который нельзя было предположить даже в самых смелых фантазиях.

Смысл сказанных доктором слов доходил сейчас до Марии очень отдаленно. Она почти не слушала Рукосуева, ведь он в очередной раз пел ей ту же самую старую песню о науке и, как и все разы до этого, ничего не говорил о шансах самого Эрика выйти из комы.

Антон Николаевич продолжил свою горячую речь о том, как волею случая ее сын стал локомотивом мировой нейробиологии. В то время как она сжимала легкую и тонкую руку сына в своей и всматривалась глазами, подернутыми --">