Ольга Ясницкая - Разжигая пламя

вопросительно взглянул на старика, мнение которого ценил больше остальных. Кастул скривил тонкие губы, будто перед его носом бросили кусок протухшего мяса:

— Я останусь при своём. Этот союз нам не нужен.

— Жаль это слышать, дорогой друг, но решение, как видите, принято почти единогласно, — Брутус довольно потёр руки. — Поддержим девчонку. Уверен, с ней влияние Легиона достигнет небывалых высот.

Спальню освещали свечи да белый камин с витиеватыми узорами. Просторная кровать у стены была тщательно заправлена. Отполированные железные кольца тускло поблёскивали, врезанные в фигурные перекладины, прозрачный балдахин присобран и стянут шёлковыми шнурами с кистями на концах.

Опустившись на софу, Брутус закинул ноги на низкий столик. Сапоги тенью пачкали лакированную столешницу, чаша, стоящая у края, грозила в любой момент опрокинуть вино на белоснежную шкуру на полу.

Магистр пристально посмотрел на рабыню, застывшую поодаль с опущенной головой, и на его губах обозначилась лёгкая улыбка.

— Ты слышала, моя дорогая? Скоро я стану правителем пусть небольшого, но весьма могущественного государства. Если ты не наскучишь мне к тому времени, подарю тебе что-нибудь особенное. Например, голову твоего братца на золотом блюде… Или, наоборот, позволю вернуться к нему в Терсентум. Всё зависит от твоего стремления угодить мне, милая. Ну и от моего настроения, конечно же. Что скажешь?

Осквернённая робко кивнула.

— Ах да, без языка не очень-то и удобно отвечать, верно? Что ж, сегодня твой день, но ещё раз ляпнешь что-то невпопад — и останешься немой до конца своей жалкой жизни.

Невольница отвесила короткий поклон и прижала ладони к губам. Большие глаза заблестели от боли. Регенерация достаточно мучительный процесс, и Брутус не без удовольствия наблюдал за её страданиями.

— Кажется, я задал тебе вопрос…

— Благодарю, мой господин, — выдохнула она и снова поклонилась. — Вы очень великодушны.

— Неужели? — он иронично приподнял бровь.

— Я сделаю всё, чтобы вы были довольны мной.

Брутус удовлетворённо хмыкнул:

— Можешь начинать прямо сейчас, дорогая.

Осквернённая коснулась плеча и, щёлкнув застёжкой на платье, обнажила грудь. Он со скучающим видом наблюдал, как твердеют её соски от холода. Камин ещё не успел достаточно прогреть спальню.

— Избавься от всего этого, — Брутус указал на ссадины на плечах. — Я хочу начать с чистого листа. И на ногах тоже, пожалуй.

— Да, мой господин.

Глубокие порезы на коже стремительно затягивались, синяки мгновенно пожелтели и вскоре исчезли. Остались лишь старые шрамы, которые Брутус не позволил вовремя заживить. Теперь они будут с ней до самой смерти.

Он приблизился к прикроватной тумбе, на которой дожидались кандалы. Проведя пальцем по шипам на внутренней стороне оков, обыденными движениями он закрепил цепи на кольцах в перекладинах и повернулся к осквернённой. Поняв без слов, что от неё требуется, невольница сняла украшения, скрывающие шрамы, и покорно подошла к ожидающему её господину.

Звонко щёлкнули стальные браслеты, шипы вонзились в нежную плоть. Брутус медленно повернул рычаг на кандалах, с наслаждением наблюдая, как сталь окрашивается алым.

Рабыня не издала ни звука. За это он ещё несколько раз прокрутил рычаг. Сдерживаясь, она стиснула зубы, но из груди всё же вырвался едва слышный стон.

— Превосходно! — хрипло проговорил он и грубо сорвал с неё платье, приспущенное до бёдер.

Каждое резкое движение вынуждало её стонать от боли, и это было именно то, что сейчас ему хотелось услышать.

Брутус провёл ладонью по идеально гладкой спине, не тронутой шрамами.

— Ты безупречна, — прошептал он ей на ухо и извлёк из ножен кинжал. — Сегодня особенный день. Хочу, чтобы ты чаще напоминала мне о нём.

Остриё коснулось спины и медленно поползло вниз, рассекая бархатную кожу. Брутус старательно выводил букву за буквой: ровные, строгие, без изыска, но чтобы радовали глаз. Каждую линию прочерчивал дважды, то и дело отступая на шаг и любуясь своей работой. Кровь стекала по пояснице к ногам, тягучими каплями падала на пол, скапливаясь в лужу, но это его не заботило: металлический запах только ещё больше возбуждал.

Осквернённая тяжело стонала, вздрагивала от каждого прикосновения стали, но стойко терпела, боясь разозлить своего хозяина резким движением или вскриком.

Наконец справившись с --">