(sakuramai) - Конец прекрасной эпохи (СИ)

клякса на его пейзаже.

В некоторых местах нельзя быть одному.

(…)

– Когда человек остаётся один после долгих отношений, закончившихся крахом – он снова чистый лист, – спокойной сказал доктор Лаукс. – Боль и горечь разочарования испепеляют всё доброе, что когда-то было между вами. Ведь не могло же ничего не быть, признайтесь сами. На месте пепелища остаются тоска, апатия, пустота. Но, знаете ли вы, Адриан, что пепел является одним из лучших естественных удобрений? Не бойтесь. На опустевшем месте неизбежно вырастет что-то ещё. Таков закон природы.

(…)

В Лондоне было слишком много людей и слишком мало англичан.

Дорогие иномарки, богатый выбор чая, акцент кокни (акцент деревенщины), пьяные неприлично громкие саксы-бритты-уэльцы-скотты-ирландцы вперемешку с костюмами и платьями за сотни фунтов. Пасмурное серое небо, влажный воздух.

Родина Шерлока Холмса, Гарри Поттера, Большого куша. Величайшая колониальная империя – цейлонский чай как «маст хэв» в любом хаусхолде. Шефердс пай и сконы в каждом кафе.

Арабские принцы на бентли и порше; марроканки в хиджабах; индианки и пакистанки в традиционных робах; австралийцы, новозеландцы; маленькие страшненькие филиппинцы; тысячи приезжих и осевших китайцев. И всё это: следы былого величия. Миром уже давно правит другая рука.

Люди приезжают и остаются в бесконечной погоне за призраком золотой империи – которой больше никогда не будет, частью которой не станешь, не родившись на Туманном Альбионе.

Колонелло перечитывал вторую книгу Властелина колец в оригинале, пережидая дождь в маленьком уютном кафе. Справа – чашка на блюдце, сахарница, чайник с эрл греем и упаковочка сливок. Слева – тарелка домашних сконов, вазочка с мармеладом, пачка Лаки Страйк с двумя кнопками и телефон, на который никто не звонит.

Лондон – город-призрак, воздающий хвалу собственной смерти, что пришла и ушла так тихо, в двадцатом веке, что никто не заметил. Когда уйдет великая королева, его гроб наконец опустят в землю – и закончится ещё одна славная эра.

Дети и подростки слоняются по Лондону в поисках Министерства магии, Бейкер-стрит или ТАРДИСа. Те, кто постарше, выискивают глазами любимых актёров, музыкантов или ещё кого.

Порой краем глаза Колонелло видит свой собственный призрак, когда всё было просто и ясно, когда он мог вырвать своё сердце и положить на алтарь любви. А ещё – призрак Лал, когда она не разучилась рисковать и давать вторые шансы. Моглo ли у них сложиться иначе?

Он недолго смог пробыть в Лондоне. Слишком сильно сжималась на горле белая длань то ли Сарумана, то ли тумана.

(…)

– Больше всего я боюсь вернуться к ней.

– Почему?

– Я чувствую, что если позволю себе прийти снова, это будет последний раз, и она меня уничтожит.

– Тогда не возвращайтесь.

– … Это не так просто, доктор Лаукс.

– Отнюдь. Это проще, чем вы думаете. Не вы первый и не вы последний, которому это предстоит сделать. Жизнь удивительна и прекрасна. Любовь к женщине испепелила вас, но любовь к миру и самому себе поможет вам снова стать тем, кто вы есть.

– А если я не знаю, кто я?

– Значит, тот человек, которым вы выйдете из этой ситуации, и есть вы, Адриан.

(…)

Золотой Мальборо пах так знакомо, как пахнет летним вечером аллея с магнолиями – как что-то из детства. Новый дизайн пачки отдавал чем-то похожим на отчаяние: раньше ведь лучше было. Но дошла очередь до этой модели и марки, так что надо было хотя бы попробовать.

На аккуратную австрийскую брусчатку по тёмно-синим сумеркам мелко и медленно сыпал первый снег. Колонелло прикрыл ладонью кончик сигареты, чиркнул спичками и закурил.

И сквозь мутный туман десятилетий будто мелькнул сильный золотой луч.

… над ним посмеивались сослуживцы, что он курил лёгкие, почти дамские, сигареты. Но когда умер один их товарищ от рака лёгких, (предпочитавший курево без фильтра), им стало уже не до смеха. Выйдя с кладбища, шурша траурными пиджаками, они все зареклись курить что-то тяжелое. На рыдающую беременную вдову, объятую чёрным платьем, нельзя было смотреть без щемящей боли в сердце. Адриан оставил ей пачку денег,

--">