Тимофей Вениаминович Ермолаев - Рассказы из новой тетрадки

к пассажирам в автобусе, к прохожим на улице, к своим товарищам-студентам, к болтовне по радио и телевизору… И что вы думаете — слово «говно» или «дерьмо» употреблялось чаще всего, причём как в тему, так и не в тему, иногда даже в тех местах, где должны быть обычные слова, например: «деньги», или «президент», или «народ», или «депутат»… Мать называла так своё расшалившееся дитя, школьник писал это слово мелом на здании муниципалитета, так ругались в фильмах не только главные злодеи, но и хорошие персонажи… На лекции по экономике преподаватель вдруг начал объяснять студентам, что все предметы да и сами люди покрыты тончайшим слоем дерьма, и избавиться от этого невозможно, сколько бы не изводить мыла. Куно посмотрел в свой конспект и увидел, что уже несколько страниц он пишет всего одно слово: «дерьмо дерьмо дерьмо»…

И тогда он встал, и побежал на улицу, и бежал мимо прохожих, которые говорили и думали это слово, и он чувствовал это… И если все думают и говорят об этом, подумал Куно, то значит, в этом и есть смысл жизни, и этому мы должны поклоняться, и это есть Бог!

И в конце улицы Ди Куно увидел огромную кучу отличнейшего свежего Говна, и издавала эта куча соответствующий аромат… И стал Куно на колени, и заплакал от восторга, и застонал от умиления, и поцеловал Его…

5 апреля 2002 г.

Конец одной комедии

Посвящается всем, которые хотели, но не сделали.

Которые сделали — тем уже всё равно.

— А это хороший яд? — спросила она, наблюдая, как он освобождает из упаковок таблетки. Руки его дрожали, и это начинало её нервировать.

— Это не яд, — он прервал своё монотонное занятие и посмотрел ей в глаза. — Это снотворное. Очень хорошее снотворное.

Она перевела взгляд на стену и начала изучать застеклённую картинку с древнеегипетской тематикой, словно видела её в первый раз.

— Там лежит письмо, — вновь подал он голос, — в котором написано, что я всё сам… Я просто запутался… И больше нет никакого смысла.

— Да, я понимаю, — сказала она.

— Ты знаешь, это ведь даже происходит выше меня. Что-то вроде естественного отбора. Если животное уродилось слабым, его пожирает более сильный. У нас, людей, каннибализм как-то не принят. В буквальном смысле.

— Я понимаю, — повторила она, но он не мог бы поручиться, слышит ли она его слова.

— Ты извини меня, — он пододвинул к себе стакан с водой. — Извини меня за всё. За всё, что было не так.

— Да ничего, — она пожала плечами.

— Ты поцелуешь меня на прощание? — он обратил к ней просящий взгляд.

«Чёрт!» — недовольно подумала она и уже начала привставать, но тут его взгляд потух и он пробормотал:

— Нет, не надо. Если ты это сделаешь, мне труднее будет уйти, а тебе потом неприятно будет вспоминать, что ты целовала мертвеца…

— Вот только не надо трагедий, — резко оборвала она его фразу.

Он улыбнулся. Той самой своей жалостливой улыбочкой, которая всегда раздражала её, ещё с самого их знакомства. Улыбкой неудачника.

— Да нет тут никакой трагедии, — глядя куда-то в сторону или, вернее, в никуда, тихо сказал он. — Наоборот. Вся моя жизнь оказалась комедией. Неудавшейся комедией…

Она вздохнула. Они помолчали. Потом он одной рукой взял таблетку, а второй — стакан с водой. Руки его дрожали всё сильнее, и пока он проглотил первую таблетку, полстакана воды расплескалось. «Действительно, комедия», — равнодушно подумала она и сказала вслух:

— Ты водки выпей. Для храбрости.

Он опять посмотрел на неё, благодарно кивнул и кинулся на кухню за бутылкой, оставшейся ещё с позапрошлого Нового Года. Водка действительно помогла. Таблетки одна за другой исчезали в его рту. Покончив с ними, он вытянулся на диване (глаза его уже слипались), сложил руки на груди и заснул. Она послушала его ровное дыхание, потом открыла конверт и прочитала предсмертную записку. В записке не было ничего, кроме пошлостей, вроде: «В моей смерти прошу никого не винить» — и другая подобная чушь. Она положила конверт на место, пододвинула к себе телефон и набрала номер.

* * *

— Привет! — он, радостно улыбаясь, схватил её за пальцы рук и сжал их в своих ладонях. — Что случилось? Я привык, что ты мне никогда не звонишь…

— Геннадий покончил с собой…

— Опять? — он было засмеялся, но увидев её тяжёлый взгляд, осёкся. — Что, действительно?

— Да.

— Когда?

— Только что. Я звонила от него. Ушла, --">