Михаил Иванович Казьмин - Царская служба

рассматривал арсенал, что я разложил перед ним — обе свои шашки, боевую наговоренную и тренировочную, трофейную саблю Орманди да наградную саблю, полученную от баварского короля. — Так, эти две сестрицы мне знакомы, — Турчанинов отложил в сторону обе шашки, — тут у нас ничего особенного, — он вынул из ножен наградную саблю и обратил внимание на золотую инкрустацию. — А это что?

— Награда от короля баварского, — пояснил я. — Оказал я ему услугу, пока там в университете учился.

— Сабля сама по себе как сабля, — заключил есаул, сделав ею несколько взмахов. — Вот золота король, смотрю, не пожалел. Хороша, видать, услуга оказалась?

— Ему понравилась, — уклончиво ответил я.

— Ну, раз ему понравилась, тогда оно и ладно, — согласился Турчанинов. — А это что за зверюга? — он осторожно взял саблю Орманди.

— Боевой трофей, — с плохо прикрытой гордостью похвастался я. — Старинная венгерская сабля, дюсак называется.

— Дюсак, значит, — Турчанинов крутнул несколько восьмерок и покачал головой. — Долго вокруг супостата кружить-то пришлось?

— Не особо. Мы конными бились. Два удара я отбил, от одного прикрылся, еще от одного уклонился, а потом он уж размахнулся, так размахнулся, я его уколом и достал. Под конец еще рубанул от души, — кратко изложил я ход боя.

— Пригодилась, стало быть, моя наука? — спросил есаул.

— Пригодилась, Яков Матвеевич, — признал я, — еще как пригодилась! Только вот с сестрицами, — я кивнул на свои шашки, — ты малость ошибся. Та из них, что боевая, тебе уже не совсем знакома. Я ее наговорил.

— Наговорил? — есаул задумчиво пригладил усы. — Попробуем?

— Только осторожно, — предупредил я. Турчанинов понимающе кивнул.

Я действовал больше в обороне, постоянно контролируя шашку, чтобы не поранить учителя. Сделать со мной у него ничего не получалось, но в азарт он не впадал и ошибок не делал. И все же один удар пропустил. Ну как пропустил? Я, разумеется, удар не нанес, но четко обозначил, и будь у нас бой настоящим, рубанул бы его по шее, не так, чтобы срубить голову, но исход оказался бы все равно смертельным.

— Ну что, Алексей Филиппович, — Турчанинов опустил шашку. — Учить тебя мне больше нечему. Но ты заходи иногда, позвеним железом, — с этими словами он протянул мне руку.

— Теперь только через три года, Яков Матвеевич, — пожал я крепкую ладонь есаула. — Под знамена призывают.

Мы тепло простились и я отправился домой, где меня взяла в оборот новообретенная сеcтрица Оленька. Татьянка сдала ей меня с потрохами, сообщив младшенькой, что я умею рассказывать невероятно интересные сказки. Пришлось отрабатывать… Про волшебника Изумрудного города я ей уже рассказал на днях, теперь настала очередь деревянных солдат Урфина Джюса. На оставшиеся дни я приготовил ей сказку про Буратино, пока еще не придумав, как его поприличнее переименовать, и сказку о спящей царевне и семи богатырях, которую, увы, придется пересказывать прозой, в стихах я ее совершенно не помнил. Да, жаль, что Пушкин в этом мире так и не появился. Род Пушкиных есть, а Александра Сергеевича, который «наше все», нет. Ну да ладно, может, еще и появится хотя бы кто-то похожий… Кстати, насчет Оленьки был интересный разговор с отцом. Как я понял, главной причиной, по которой они с матушкой забрали девочку под свою опеку, стало нецелевое, мягко говоря, использование денег, что отец давал родственникам Оли на ее содержание. М-да, на то же самое, помнится, жаловалась и Аглая, только у нее до решения вопроса дело так и не дошло. Впрочем, и не могла она там ничего решить, при ее-то роде занятий дочку так или иначе надо было с кем-то оставлять. А вот мои решили, быстро и радикально.

На могилу к Аглае я тоже сходил. Сторож кладбищенский не обманул, те пять рублей, что я заплатил ему, уезжая в Мюнхен, отработал честно и сполна — ухоженная могилка пусть и выглядела грустно, как ей и положено, но вместе с тем навевала какое-то светлое умиротворение. Себе я дал слово по возвращении со службы поставить мраморное надгробие, а сторожу дал три рубля с полтиной.

День, в который мне надлежало явиться на службу, неумолимо приближался. Женская часть семьи всячески выражала свое недовольство таким оборотом. И так четыре с половиной года отсутствовал, а тут опять из дома — что за злая судьбинушка? Но царская воля — это не то, что здесь принято оспаривать, и уж тем более, когда воля царя идет в паре с его обещанием --">