Оксана Серггевна Царькова - Вырасти себе крылья

На высоте двадцать пятого этажа, по самой кромке, ходит тень, что когда-то была Тимом. И вяжет петли металлическим крючком.

И с работы – домой. И в магазин. И домой…

И в аптеку. И домой… К маме…

~

-Тимур, сынок, – светлых пятен у Тима с мамой было мало, – обещай мне, что ты всегда будешь пристёгиваться.

Прозрачная рука мамы касается новенького страховочного строительного пояса.

Тогда Тим получил его в свой первый рабочий день, и принёс домой. Показать маме, надеясь, что она выпрыгнет, ненадолго, к нему из своего небытия, и увидит, что он уже взрослый.

И она очнулась. И улыбнулась. И даже пила чай с сушками. И они смотрели в окно, и смеялись.

~

В тот день соседская деваха – Танька-Грибок, в очередной раз устроила свару в дворовой песочнице.

Посреди песочницы стоял огромный деревянный навес виде Гриба-Мухомора.

Под ним и была резиденция Таньки.

Там она царила. Дралась, целовалась, пила пивас из необъятных "сисек", подносимых в дар неразборчивой Таньке разными "ухажёрами".

Тима Танька-Грибок беспричинно ненавидела. Наверное, потому что у Тима есть "такая" мама, и он еë любит.

Сама то Танька-Грибок решила, что матери у неё нет. О чëм и заявила ей, когда та вернулась во двор "из отсидки".

Недолгая рукопашная схватка в просанном подгрибочном песке, расставила всë по местам.

Хромающая Танькина мать удалилась из двора навсегда, а Танька-Грибок с подбитым глазом, утешилась в объятьях очередного хахаля.

~

Танька-Грибок ненавидела Тима громко, но не больно.

Она обзывала его, плевала в спину, кидалась в лицо пустыми пластиковыми "сиськами".

Работала Танька всë в том же СМУ, что и Тим. Она была крановщицей. Иногда Тиму прилетало от взбеленившейся девицы металлическими чалками, которые "случайно" мотанулись на стреле крана в сторону зазевавшегося вязальщика, норовя столкнуть его с парапета вниз.

Но Тиму было всë равно. Он накрепко был пристëгнут к страховочному тросу. Как и обещал маме.

~

День тот был ослепительно ярким, солнечным.

Вот на это солнце и вышла мама из своей тени. Она позвала Тима, попросила поставить чай и принести сушек, и свою недовязанную "шаль на заказ".

–Тимур, сынок, лети на море. И «улети» меня с собой. – Прозрачная мама светилась от пронизывающих еë солнечных лучей. – Высоко-высоко по небу синему, к морю синему.

И мамы не стало.

Зато стало ужасно шумно. Как будто, стены маленькой квартиры Тима истончились и исчезли вместе с мамой. И тишина, которую они вместе сдерживали столько долгих лет, лопнула, как мыльный пузырь.

Весь гвалт города, вдруг, ворвался в закрытые окна и двери. Застучал, загремел, застонал, засвистел, залаял.

Скрип табуреток, топот хлопотливых всезнающих о поминках соседок, всхлипывания тëти Любы, бормотание священника, скрежет ложек, звон рюмок, хруст раздаваемых носовых платков.

И трубный вой Таньки-Грибка.

Она забилась в угол кухни, и делала вид, что нарезает хлеб.

А на самом деле… Танька выла. Выла тем исконным русским плачем-причитанием, что можно услышать только на похоронах да на поминках.

Танька рассстанывала недорезанной булке всю свою непутёвую жизнь, все свои мечты, потери, желания и боль женского бытия.

~

-Тимошечка, – сладенько замурлыкал кто-то прямо в ухо окаменевшему Тиму, – мы учились в школе с тобой, помнишь?!

И уже громче и резче, как сковородкой по лбу: "Заткнись, Танька. Вали отсюда, алкашня!"

И мягкая Маринкина грудь уютно приняла бесчувственное лицо Тима, настойчиво ткнув его носом прямо между двух тёплых полушарий.

~

Прошло всего две недели, как не стало мамы, а шум города, снова, откатился за стены квартиры Тима.

Вместо шума у Тима поселилась Маринка – мягкое рыжее нечто с железобетонным характером.

Как ни старался, но Тим не мог уловить всю Маринку сразу.

Только частями, звуками, запахами.

Она втиснулась в его жизнь. Сначала была мягкая колыхастая Маринкина грудь, затем, жёсткие, будто пластиковые губы, а потом были воркующие речи, жаркая постель.

И бесконечные стальные окрики, относившиеся к бестолковым грузчикам, таскающим Маринкино добро в квартиру Тима.

Маринка готовила невкусно. Особенно чай. Он был отвратительно горьким.

А Влад этот чай нахваливал.

Как в квартире Тима очутился бывший Маринкин муж. Загадка.

Может, его внесли грузчики вместе с бесконечными коробками и мешками?!