(tarpusha) - Верность (СИ)

Милые? - хмыкнула Шурочка.

- Это когда Дмитрий Яковлевич днем штору на веревочки порезал, он был милым? Или когда Вера Яковлевна сжевала квитанции в холле?

Шура погладила по голове Верочку, пошептала ей что-то на ушко.

- А что вы ее не поцелуете, Анна Викторовна? Верочка без поцелуя не заснет, забыли?

- Ой, да. Задумалась я что-то… - Анна склонилась к дочери.

В детской Дюка Анна попыталась повторить поцелуй.

- Не хочу, - сердито буркнул малыш, отворачиваясь к стене.

…

Потянувшись к воротнику рубашки, Яков помедлил. Не хотелось ему ложиться в постель и обнимать жену. Вот не хотелось, и все тут.

«Что за напасть? Старею я, что ли? Или устал, будь эта поездка неладна…»

Он повел подбородком.

«Глупости какие. Обниму сейчас Анечку, и все пройдет».

Он разделся, натянул пижамные штаны, залез под одеяло. Притянул к плечу Анну. Она уткнулась в широкую грудь и глубоко задышала, не в силах сдержать возбуждение.

- Яков, я так скучала… - рука Анны прошлась по щеке Штольмана, повернула лицо к себе.

Поцелуй показался Якову каким-то горьким. Когда дрожащая ладонь коснулась его паха, Яков поежился. Тело его не выказывало никакой готовности, во рту стояла отвратительная горечь, от которой никак не удавалось избавиться. Он сглотнул. Ладонь погладила его решительнее.

Не желая обижать жену, Яков осторожно отвел её руку, встал с постели.

- Аня, мне надо еще поработать, - Штольман отвернулся от едва прикрытой груди жены и вышел в гостиную, сжимая ладонями занывшие болью виски.

Анна дернула ночнушку за кружево, и нежная ткань расползлась в кулачке. Кулак стукнул по подушке.

«Стареем, милый…» - было написано на ее красивом лице.

…

Пытаясь не думать о странности своей интимной реакции, Штольман наконец смог погрузиться в давно тянувшееся дело с ограблением лавки в Апраксином дворе, когда шеи его коснулись душистые волосы. Яков улыбнулся.

- Милая, - сидя на диване, он развернулся к спальне, - прости. Неважно себя чувствую.

Жена медленно обошла диван, подошла к Якову, игриво потерлась коленкой о его колени. Яков развел бедра. Анна чуть толкнула мужа к спинке, чтобы ему было лучше видно. Распахнула на груди пеньюар, под которым уже не было ночной сорочки. Уперлась руками в кожаную обивку над плечами мужа.

Штольману внезапно стало душно. Сердце забилось быстрее, как бывало в минуты опасности, руки похолодели.

«Что со мной? Какая тут опасность?» - он заставил себя взять прекрасные груди в ладони.

В затылок будто вонзились иглы, и Яков дернулся. Прикрыв полы пеньюара, он выбрался из-под нависающего тела жены, сощурился. Помотал головой.

«Дьявол, не могу».

- Аня, - он откашлялся. – Похоже, у меня температура. Наверное, простудился в дороге, пойду выпью…

- Травок тебе заварить, Яков? – разочарование в голосе Анны было явным. Она медленно отступила в центр гостиной, пряча за спиной дрожавшие от страсти руки.

«Коньяка я сейчас выпью», - Штольман не собирался менять свое любимое лекарственное средство.

- Не стоит, я сам. Ложись, Аня, я приду позже.

…

Проснувшись с тяжелой головой, Яков обнаружил, что так и не дошел до спальни и уснул на диване. Шея болела от неудобной подушки, голова гудела, тело не проявляло никакой радости от нового утра. Яков спустил ноги с дивана, протер лицо руками.

«Нда. Вот так и начинается старость. Что ж, когда-то это должно было случиться», - философски заключил он, растирая шею.

- Давай помогу, - прохладные ладони легли ему на плечи.

- Спасибо, Анечка, - Яков, не заметив дернувшегося века жены, повернулся к ней и благодарно поцеловал ладонь.

Анна улыбнулась.

- Ты выздоровел? Может, не пойдешь в свою полицию, отлежишься?

В голосе её была забота.

- А я тебя в постели полечу…

Её тонкий палец прошелся тыльной стороной по подбородку Якова.

Он вздрогнул.