Мерлин Маркелл - Диджериду

тени.

— Например?

— Например, я.

— Почему?

Она молчала. Между нами благоухали тарелки, над ухом зудела муха, а за окном долбили асфальт. Но я не решался что-то изменить, потому что в эту минуту мне ничего не напоминало о брате, пусть даже его дочь сидела напротив меня.

— Хочешь узнать, чем я на самом деле занимаюсь? — неожиданно спросила она.

— Ну?

— Я репетитор по математике.

Тут я опять удивился, потому что Верка и в одиннадцатом классе могла получить ноль, отнимая от двойки единицу.

— Как так?

— А вот так. Имею нарисованные рекомендации. Прихожу, занимаюсь с дитем, ухожу. Если получает в школе двойку после моих занятий — так сам балбес, плохо занимался. Много клиентов. Было. А теперь меня каждая собака знает в лицо, — Верка смяла газету, лежащую на столе. Газету сюда принес я.

— Так теперь ты лжеучительница Вера Ивановна, — протянул я.

— А была просто учительница, — кивнула Верка. — Кто теперь меня подпустит к детям? В газете сказано, что я училась в ПТУ на швею… Хорошо еще, если не заведут статью за мошенничество. Может, у тебя есть связи?

— Все связи были у твоего отца.

— Это ж он заставил меня написать ту записку, — вдруг сказала она.

— Да? Зачем?

— Я была маленькая, он мне ничего не покупал, не разрешал. Все планировал за меня. А я так не могла! Мы постоянно спорили. Обычно дочки ругаются с матерями, а я с отцом. И однажды я ему это все сказала, что когда я стану взрослой, в моей жизни все будет по-другому и без его указов: с покупками, с поездками за границу, ну и так далее. Он заставил меня это записать и сказал, что когда я буду взрослой, он мне покажет эту записку, и я пойму, что ничего не сбылось. Потом эта записка, правда, потерялась. Вот теперь нашли. «Накаркала или напророчила», блин! Отец мне, может, материться не разрешал, а они тут усмотрели пророчество про гласность! Об этом-то он и мечтал, наверное. Выставить меня на посмешище на всю страну.

— Я думал, он мечтал о диджериду, — вставил я.

— Диджечто?

— Инструмент музыкальный. Австралийские аборигены на нем играли. Вот он хотел его к нам в ансамбль. Умер в тот же день, когда хотел его купить.

— Я слышала только про ганлин.

— М?

— Ну, дудка такая из человеческой кости, ты должен знать, ты же музыкант.

Я смутно припоминал, но мои мысли все не могли оформиться во что-то конкретное.

— Он говорил, что хочет привезти в Москву всякие инструменты. Когда я спросила, какие, он сказал про ганлин, похоронную буддийскую дудку. На ней монахи ихние играют на кладбищах… Я вот думаю, его за это наказал буддийский бог. Заранее, чтоб отец не сыграл на похоронной дудке на сцене. Я отцу говорила, что это неправильно, а он смеялся. Атеист же.

— В буддизме нет богов, — сказал я.

— Но кто-то же наказал отца за дудку, — упрямо стояла на своем Верка. Я не стал ее разубеждать и говорить, что тем буддийским богом был я, и ганлин тут не при чем.

— Что еще он рассказывал? — спросил я.

— Про ганлин-то? Да страхи всякие. Что делается он из кости, и что монахи призывают им духов. Я не помню точно. Да какая разница? Буддистам — буддистово, нам — нашенское.

Как же мне полегчало от разговора с Веркой и от ее пренебрежения народным артистом, которое на всем белом свете разделял, кажется, один только я!

5

Была ночь. Над головой висела луна, вездесущее светило, куда ж без него! Я сидел рядом с развороченной могилой, на камне которой значилось «Несторенко Иван Петрович», и дырявил берцовую кость своего брата.

Призову ванькин дух ганлином, а потом мы пойдем в ту музыкальню Василича и купим диджериду. Сейчас из-за границы все возят, этих диджериду там — как в ванькином доме фарфоровых чашек. Брат сыграет мелодию и успокоится, наконец отстанет от меня, и я смогу жить без постоянных напоминаний…

Я все никак не мог спилить набалдашник, ну, то место, где кость соединялась с коленным суставом. Вот же брательник, кальций, наверное, пачками жрал… Я принялся долбить костью по могильному камню: тук-тук, тук-тук, не без удовольствия думая, что даже не мечтал сыграть на надгробии своего братца, как на барабане.

Ну что, вертишься там в гробу, да? А нет, не вертишься. У тебя же теперь нет ноги! Ну ты ручками упирайся в доски…

Я заглянул в гроб. Какой же ты убогий, всеми любимый брат! Вот бы все увидели тебя таким.

Тук-тук. Надпиленный набалдашник откололся. Готово.

Я никогда раньше --">