Евгения Соколова - Сердце в подарок

потерять…

Остаться без улыбок, без объятий, без тепла, без несдержанных обещаний, без поддразниваний, без поцелуев и касаний…

Боги, вообще не хочу оставаться без него!

Я хочу открыться. Не столько ему, сколько самой себе. Признать то, что уже давно признала мысленно.

Да, он сделал мне больно, очень больно. Но, как оказалось, его вины в этом не было.

— Рыжий… я… я…

Окончательно смущаюсь и не могу закончить, потому что слияние с Эссеном ударяет стеной пламени и багровый туман застилает реальность. Он ползёт от меня, ко мне, смазывая действительность, опаляя нестерпимым огнём.

«Чудесно! — Довольно скалится Эссен. — Осталось несколько минут».

— Мири, что с тобой?

Воды…

Пожалуйста! Всё что мне нужно — немного воды, чтобы притушить пожар, испепеляющий изнутри.

— Отнеси меня к реке. — Моя голова безжизненно падает, в глазах темнеет. — Не… хочу… с ним… — запинаясь шепчу и взлетаю вверх, чтобы тут же провалиться глубоко во мрак.

***

Тьма нежно обнимает, качает в объятиях, и я её совсем не боюсь. Наоборот, стремлюсь к ней, как к спасительной тени, укрываясь от невыносимого жара.

— Ты… целовал… меня… ночью? — спрашиваю с трудом.

— Да, — обречённо выдыхает рыжий. — Каюсь, не удержался, прости. Мы опять не дружим?

Слабо мотаю головой.

— Попробуем ещё раз?

Я улыбаюсь в его камзол, если можно назвать улыбкой спёкшийся оскал.

Проклятый Эссен!

— Я люблю тебя, Мири, честно… — едва слышно произносит рыжий и остаток дыхания трепещет во мне вспугнутой птицей. — Ты можешь не верить, но это так, — бормочет он, — я не отдам тебя никому…

Глупый, я и сама ни к кому не пойду.

— Слышишь?

Слышу. И не только слышу — чувствую.

Потому что тьма и багровый туман схлестнулись, как бешенные волки. Рвут друг друга в клочья, а перед глазами всполохами фейерверков мелькают разноцветные вспышки.

Чёрное. Багровое. Чёрное. Багровое. Чёрное. Багровое, багровое, багровое…

Эссен сильнее, в его жилах королевская кровь. А дар Эдварда заперт.

Пламя везде. Оно пожирает тьму, пляшет неистово, изрыгает жалящие языки, оставляя в чёрном плаще огромные дыры. Но тьма ещё держится, укрывает остатками одеяния, разговаривает ласково голосом рыжего, шепчет взволнованно:

— Потерпи, Мири, ещё немного.

Мы опоздали, рыжий. Тьма почти исчезла, растаяла. Она всегда проигрывает огню. Всегда…

— Я… тоже… люблю… тебя… — успеваю выдохнуть напоследок и что-то ужасно холодное касается ног, ползёт по платью.

Ледяное и мокрое. Я слышу далекий плеск, но мне уже всё равно…

— Вледа, Мири. Ну же, очнись, моя хорошая. Ты просила воду. Вот она, рядом. Скажи, что делать?

— В-низ… — всхлипываю и проваливаюсь, захлебываясь водой. — Не от-пус-кай…

Боги, пожалуйста!

Я не могу думать… Ни о чём… Ни о ком… Только о боли.

«Не-е-ет!» — голос Эссена вибрирует на высокой ноте и падает вместе со мной, разбиваясь мириадами брызг, чтобы снова ожечь огнём.

— Поцелуй меня, рыжий… — хрипло шепчу на выдохе, уже не различая ни тьмы, ни багрового пламени.

Даже если всё напрасно, пусть последнее, что запомню — будут его губы, касающиеся моих…

Эпилог

— Миранда…

— М-м-м, — бормочу, устраиваясь поудобнее, и плотнее заворачиваюсь в плащ.

— Просыпайся, соня. Скоро утро.

Нехотя поднимаю ресницы, встречая лукавую синеву. Рыжий склонился близко-близко, его дыхание согревает щёку и щекотно шевелит налипшие на лицо волосы.

— Ещё немножко, — канючу, — совсем чуть-чуть.

— Тогда точно придётся ехать в храм.

— Не придётся. Я падшая женщина. И вообще, со вчерашнего дня, официально свободна. — Брови Эдварда лезут на лоб, и я нехотя признаюсь: — Эссен постарался. Можешь сам удостовериться. Запись за номером пять тысяч восемьсот девять.

— Вот гад! — беззлобно хмыкает рыжий и трется носом о мой нос. — Если поспешим, наша запись будет пять тысяч восемьсот десятая.

— Мне не нравится, — отворачиваюсь, натягивая кусок плотной ткани на голову.

— А что нравится?

— Сено нравится, твоя рубашка нравится, ты нравишься.

— И ты мне нравишься. — Меня мимолётно целуют в краешек губ, а потом одним движением подгребают под себя. — Очень-очень нравишься…

— Ещё бы я тебе не нравилась, — фыркаю, ерзая под ним и устраиваясь поудобнее. Чтобы я там не говорила про сено, но колется оно немилосердно. — От проклятия --">