Виктор Викторович Емский - Снег и камень

этой точки начался отсчет моих путешествий. Да я, естественно, ничего об этом не помню. Воспоминания начались только с Забайкалья.

Но дальше была Германия, куда мы приехали вслед за отцом, и Бурятия тут же забылась, потому что никакого порошкового молока в ГДР не было. И много чего такого же не было. Зато были апельсины, зеленые бананы, которые мама развешивала связками на гардинах штор, чтоб они скорее поспели, и, конечно, жевательные резинки!

Внутри великой страны тогда только начала работать какая-то Ереванская фабрика, выпускавшая пластинки с апельсиновым вкусом, которые после двух минут разжевывания сводили судорогой челюсти любому советскому человеку, а через пять минут жвачку невозможно было извлечь изо рта по причине ее вязкой размазанности. Зато в Восточной Германии все было в порядке с бабл-гумом. И потому перед каждым отпуском мама покупала целый кулек жвачки, чтобы родственники в Союзе не обиделись.

А мне всегда вспоминались серные колбаски, которыми меня в садике угощали бурятские мальчишки. Это тоже имело отношение к жвачке, но далеко не радужно-развлекательное. Сера была немного горькой и основная ее функция заключалась в чистке зубов, что мы и делали каждое утро. Буряты в садике, а мы — за компанию, поскольку зубы привыкли чистить дома. Благо жевательной серы хватало на всех.

Но жвачка из Германии выполняла совсем другую функцию, и если и имела отношение к чистке зубов, то совсем незначительное. А вот на Родине она пользовалась большим спросом.

Это не значит, что мои родители торговали ей, как многие другие. Нет. В душах моих папы и мамы никогда не было торгашеских жилок. Потому жвачку они привозили родственникам. В таком количестве, чтоб просто пожевать. Возможно, из-за этой их неприспособленности к коммерции они впоследствии и остались нищими пенсионерами, успевшими только (слава богу!) получить от государства квартиру. Но это случилось в девяностых годах. А до этого была Германия, где я пошел в первый класс. Десятый же мне довелось окончить в Польше. И между этими двумя событиями лежали десять лет, семь из которых пришлось провести на Западной Украине.

Дети военных — самые коммуникабельные существа, потому что постоянно меняют школы. Они прекрасно приспосабливаются к новым условиям и, как правило, не заражаются никакими формами расизма, так как кочуют по всей многонациональной стране и оказываются среди сверстников других народностей чаще, чем шахтеры дышат свежим воздухом.

К языку таких детей не успевают прилипать никакие диалекты, и речь их становится собирательной и потому усредненной. Дети военных разговаривают на русском языке без аканья, оканья, гэканья. Нет, такой язык, конечно, не является эталонным, во все равно находится гораздо ближе к словарям и учебникам, чем любая разговорная форма, принятая в каком-либо отдельно взятом регионе страны. Это относится и к столице. А если эти дети читают книги, то становятся наиболее грамотными и успешными в классе очередной школы, в которую забросит их судьба, связанная с военной службой их родителей.

Но национальный вопрос существовал всегда и везде. И был он вне возраста, народного определения и любых других потуг советского государства, желающего осчастливить всех живущих в отдельно взятой стране.

Сейчас, когда мне уже далеко за сорок, я вспоминаю счастливые детские годы и вижу в них многое из того, чего не видел раньше. А что именно? Сейчас объясню.

Немцы — народ культурный. Никакой немец не пошлет русского в противоположную сторону при получении вопроса, заданного на ломаном немецком языке: «Как пройти в библиотеку?» Но это не значит, что он этого русского любит или испытывает к нему дружеские чувства согласно посылу известного тогда лозунга «Дружба — Фройндшавт». А вот латыш пошлет и не будет при этом улыбаться, как немец. А поляк еще и обматерит от души. В лучшем случае… Что же касается украинцев — о них разговор особый.

В конце семидесятых годов я оказался в небольшом городке, расположенном на западе Украины. Он, кстати, и сейчас располагается там же и является одним из районных центров. Это город с богатой тысячелетней историей и даже Николай Васильевич Гоголь в своих произведениях не обошел его вниманием.

Из восьми школ две были русскими (восьмилетка и десятилетка) и шесть украинскими (преподавание в них осуществлялось на украинском языке). Но в русских школах все равно изучали --">