Илларион Михайлович Герт - В поисках рая (СИ)

бесстыдства было обсуждать меня в моей же палате, прямо возле моей кушетки, у изголовья – возможно, с их стороны было бы тактичней поднять эту тему хотя бы в коридоре. Но я был слишком слаб, чтобы поддаться горечи, и вскорости действительно заснул.

     Когда вошла медсестра, я уже проснулся; о чём-то размышлял. Точно не припомню, о чём именно – но, скорее всего, это было либо что-то важное, либо что-то хорошее.

     Я попросил медсестру помочь мне доковылять до окна, ибо средь опостылевших мне белых стен так мил был взору солнечный свет… Который через мгновение закрыли свинцовые тучи. Как назло. Хотя… Так всегда: когда надо мне, всё даётся с превеликим трудом, и далеко не сразу. Мне, как иным, с неба не падает.

     – Могу я вам ещё чем-либо помочь? – Спросила сотрудница медучреждения, где я ныне пребывал.

     Я напрягся.

     – Вы так добры ко мне.

     – Это моя работа. – Услышал я в ответ достаточно дежурную фразу.

     На этом наш разговор был завершён. Медсестра помогла мне лечь, и удалилась восвояси. Вряд ли по своим делам, ибо у неё таких пациентов, как я, ещё воз и малая телега.

     Оставшись наедине с самим собой, со своими мыслями, я задумался.

     «Подводя итоги… Чем запомнится моё пребывание здесь? На этой планете. Совершил ли я хороших дел много больше, чем плохих? Вроде не крал, не убивал, не насиловал, не ломал чью-то жизнь. Иногда лгал – увы, но крайне редко, и не намеренно – так называемая «ложь во имя спасения». Я любил вкусно поесть, и не любил спорт. Может, я кого обидел?».

     Мысли были самые разные, и в моей голове они смешались в кашу. То я вдруг вспомнил, как ещё юнцом подобрал на улице жалобно мяукающего бездомного котёнка с перебитой лапкой, и принёс его домой (за что получил изрядную трёпку и взбучку). То перед глазами промелькнула картина, как пару месяцев назад я в автобусе из вежливости и хорошего воспитания попытался уступить место одной пожилой женщине (лет восьмидесяти, наверное), но вместо благодарности меня обматерили с ног до головы и с обидой сказали, что «я ещё молода и тебя ещё переживу».

     Та бабушка оказалась права: меня она переживёт, ибо не сегодня-завтра я покину этот мир.

     Нет, вы не подумайте: смерти я не боялся. Мук, страданий – может быть. Более же всего для меня утомительно было тупое ожидание конца.

     Мне на ум пришли строки из произведения Константина Никольского «А, может быть, разбить окно, и окунуться в мир иной – где солнечный рисуя свет, живёт художник и поэт…». То есть, предвосхитить события, и уйти пораньше, чтобы не было так больно. Очень жаль, конечно, что у нас запрещена эвтаназия – раз, и всё; и ты на небе. Чтобы не мучиться самому и не обрекать на это других – тех, кому ты небезразличен; кто со слезами на глазах и болью в сердце будет лицезреть последние твои деньки. А оно мне надо?

     Никогда не хотел, чтобы обо мне плакали. Смерть – это всё же Божий дар; с другой стороны – избавление от проблем (причём, не только твоих, приятель).

     Хуже, когда ты овощ, и ничего не можешь сделать. Всегда боялся быть обузой, чтобы меня жалели и нянчились, точно с малышом.

     Теперь же, увидев (а, точнее, услышав) истинное лицо людей, окружающих меня – тех, кого я считал друзьями – мне, с одной стороны, стало даже легче. Выходит, они все использовали меня; каждый в своих целях. Наверное, так устроен этот мир… Интересно, а какова жизнь в других местах? Мирах, пространствах, измерениях. Она такая же, или хоть чуточку другая? Этот вопрос замучил, доконал меня, и я вновь провалился в сон, ругая себя за своё бессилие, за свою слабость.

     Пока я дремал, в моей голове крутились слова из песни «Мрачные стены» питерского ВИА «Фронт»:

<p>

</p>

     Тихо поплыли часы по стене

     Ветер за дверью замедлил движение

     Капелька пота упала со лба

     Чувства лишились ума достижения

--">