Марина Катафьева - Марсианка (СИ)

   Хоронить людей на Марсе запретили. В первые годы, по счастью, никто не погиб, а дальше начались разговоры о сворачивании проекта, поэтому решили умерших кремировать и отправлять на Землю, где их ждало какое-то почётное кладбище космонавтов. Дядя Андрей хотел остаться здесь. Об этом знали только папа, один медик и я.

   Я в этот список попала случайно: во время взрослого разговора я сидела в углу и рисовала. Папа с дядей Андреем думали, что четырёхлетняя девочка занята делом и не обратит внимания на перешёптывания, а если и обратит - ничего не поймёт. Я действительно тогда не поняла, но запомнила слова и ореол тайны вокруг них.

   Сейчас, в свои восемнадцать лет, я прекрасно понимаю дядю Андрея. Помню его плохо, а понимаю хорошо.

   Я тоже оставила распоряжения на случай моей смерти. Услышав их, дядя Гена неожиданно трижды плюнул через плечо, но в конце концов пообещал в случае чего развеять мой прах над Тихим океаном. Не хочу лежать ни в грязной земле, ни на кладбище для космонавтов. Какой из меня космонавт?

   Часы показали семнадцать двадцать шесть. Я поднялась по ступеням трапа.

   Прощай, дядя Андрей.

   Суета внутри ракеты не столько улеглась, сколько распределилась по каютам. Никто не бегал по коридорам, не рассовывал по местам вещи, не ходил друг к другу в гости. Экипаж занял посты. Наши рассаживались по взлётным креслам в каютах: считали, когда последний раз летали на ракете, жаловались, если с кресла не видно иллюминатор, обсуждали посадку на Луну.

   В медицинском отсеке царило спокойствие.

   Три блока занимали дети. Хорошо, что Димины родители передумали заводить второго ребёнка, всё-таки космос - не место для совсем маленьких.

   Мне определили четвёртый блок, и ещё два стояли свободными, это если не считать обычных кабинетов. Девятнадцать лет на Марсе ни для кого не пройдут даром. Кто знает, не понадобится медицинская помощь ещё и взрослым?

   В детских блоках проблем не предвиделось. При взлёте дадут всего 2g - переломы при такой нагрузке редкость, но на всякий случай для каждого подготовили специальный ложемент. Трудности ждали по прибытии на Землю.

   Мне помогли устроиться в медицинской капсуле. Прохладная поверхность ложемента подстроилась под моё тело и быстро нагрелась. Ко мне наклонился доктор.

   - Точно не хочешь позвать дядю Гену?

   Фамилия у него Солкин, а имя-отчество забыла.

   - Точно.

   - Для него есть свободное кресло.

   - Нет, спасибо.

   - Если не хочет, не надо, - вклинился Алексей Владимирович, между делом поправляя на мне датчик. Присутствие знакомого врача успокаивало больше, чем сколь угодно титулованного.

   - Моё дело предложить, - отступил Солкин.

   Этот Солкин специально прилетел с Земли, чтобы помогать с моей перевозкой. Говорят, он светило медицины и всю жизнь посвятил проблемам сердца и сосудов.

   - Мы с дядей Геной договорились думать о хорошем, - сказала я. - О море.

   - Вот и славно. Готова?

   Я кивнула. Солкин и Алексей Владимирович одновременно взялись за крышку капсулы.

   - Ой, подождите! А правда, что перед стартом сигнал так противно пикает?

   - Неправда. Для пассажиров сделали цифровой отсчёт, вон там табло и на потолке есть дублирующее. Оставить или выключить?

   - Оставьте.

   Прозрачную крышку закрыли. Кто сравнивал капсулу с гробом? Ничего подобного: лёжа внутри, я наблюдала последние приготовления сквозь крышку и слушала разговоры. Не все слова удавалось разобрать - фразы доносились приглушённо, как из соседней комнаты, но отрезанной от мира я себя не чувствовала. Одно плохо, прозрачная крышка не спасала от белоснежного сияния ламп. В жилых отсеках другие ставили, желтее и тусклее. Я закрыла глаза.

   - Жаль,

--">