Лина Р. Аспера (rakuen) - Двое

Девица была одета в нескромно обтягивающий все выпуклости топик и джинсы-клёш с заниженной талией. Наверняка она хотела выглядеть этакой секс-бомбой, а на ловца, как известно, и зверь бежит. «Ну и вкус у вас, ребята», — мысленно поморщился Юрский, однако со своего пути свернул. Прожив почти два десятка лет, он так и не научился проходить мимо.

— Здорово, пацаны! — гаркнул Юрский, приблизившись. — Стих слыхали? Пацаны несколько опешили от неожиданности, изумлённо воззрившись на странного типа. А тот принял горделивую наполеоновскую позу и с выражением прочёл:

Совесть, Благородство и Достоинство — вот оно, святое наше воинство. Протяни ему свою ладонь, за него не страшно и в огонь. Лик его высок и удивителен. Посвяти ему свой краткий век. Может, и не станешь победителем, но зато умрешь, как человек.

— Чувак, ты чего? — почему-то шёпотом спросил рослый парень, машинально сгребая толстушку за плечи. И тут же взвыл не своим голосом, получив от не растерявшейся блондинки удар локтем в живот. Высвободившись, девица не стала ждать, чем закончится балаган Юрского, а стремглав бросилась к блокам медобщежитий. Её спаситель, не будь дураком, тоже предпочёл ретироваться. Правда, в другую сторону — чтобы рассредоточить силы противника, буде тот решится на преследование. И судя по рыку «Убью, падла!» и топоту за спиной, противник решился. Юрский ускорился — бегуном он был посредственным, отчего искренне надеялся, что пацанам быстро надоест за ним гоняться. Но он всё дальше забирал в сторону недостроенных коттеджей, а шум позади не стихал. «Упорные, сволочи», — Юрский чувствовал, что ещё чуть-чуть — и не привыкшее к таким нагрузкам сердце проломит ему рёбра. Добраться бы до леса, а там затеряться среди деревьев. Чуткий слух уловил за спиной шумный звук чужого дыхания, отчего волосы на загривке встали дыбом — близко, они совсем близко. А впереди, по грёбанному закону подлости, обрывалась дорога, упираясь в длинную и широкую коммуникационную траншею. «Прыгать!» — не мысль — животный импульс, током пробежавший вдоль хребта. И Юрский прыгнул.

Он чудом долетел до противоположного края, на доли секунды замер, теряя равновесие, падая спиной на сплетение труб в глубине ямы, и тут ощущение чужака сделалось совершенно непереносимым. На секунду сознание Юрского будто отодвинули в сторону, заставляя тело изогнуться каким-то немыслимым образом, но поймать баланс. Юрский завалился вперёд, споткнулся, едва не пропахав носом по глинистому отвалу, и с низкого старта испуганным зайцем рванул в лес.

Его преследователи на повторение подвига не решились, и когда беглец осознал этот факт, то остановился почти мгновенно. Рухнул на четвереньки, задыхаясь и отплёвывая вязкую слюну. Кровь набатом колотила в виски: «Удрал!», однако в глубине души уже клубилось тёмное облако предчувствия катастрофы. Юрский до хруста сцепил зубы: кем-кем, а трусом он никогда не был. — Эй, ты! — хрипло пролаял он. — Ты кто такой, мать твою за ногу?! «Заметил всё-таки?» — грустно ответил голос — чужой голос! — в голове Юрского, заставив того буквально подскочить на месте. Честно говоря, он до последнего не верил, будто это всё может оказаться всерьёз.

***

— Пошёл на хуй из моей головы!!! — Юрский, доселе высокомерно полагавший чрезмерное употребление обсценной лексики уделом «низкоорганизованных приматов», матерился, как прораб на стройке. «Прости, это невозможно». — То есть как «невозможно»?! «Я не сам попал в твоё тело — мне помогли другие… люди». — Ну, и на хуя эти люди так сделали? «Чтобы защитить тебя». — Охуеть не встать! Ну давай, просвети неразумного, что за опасность мне вдруг стала угрожать? «К сожалению, я не могу говорить об этом». Юрский набрал в грудь воздуха и выдал нецензурную, но абсолютно бессмысленную тираду из всех матерных слов, какие только пришли ему в голову.

Это конец. Раздвоение личности. Он съехал с катушек, и теперь осталась одна дорога — в психушку, добровольно, пока от его помешательства не пострадали невинные люди. Юрскому ярко вообразилось разом постаревшее, печальное мамино лицо. Погасший взгляд, из-под чёрного платка выбилась седая прядь — бедная, бедная мама! Как она это переживёт? Тут Юрский осознал, что сидит на земле, с силой вцепившись в собственные волосы, и маятником раскачивается из стороны в сторону. «Прости, — в чужом голосе

--">