Алекс Рицнер (Ritsner) - Рысь в плену лесного духа (СИ)

настаивал, что мальчику нужна помощь и что опеку им не дадут. Он один, а Эмми всего пятнадцать. Она плакала. Никогда до этого и никогда после она столько не плакала.

VI

Но глаза Лулу были сухие. Когда Эмми вошла в комнату, ей показалось, что они мигнули золотистым блеском. Она думала, что он уже спит, и вздрогнула. Он сидел по-турецки, словно привидение, и вглядывался в полумрак. Она присела с ним рядом.

Она не знала, что ему сказать, и просто обняла. Он был послушен, как послушна тряпичная кукла. И не был похож на себя. В нем утих всякий бунт. Его как будто не стало, когда не стало их всех.

VII

Дни растянулись в бесконечность. А потом бесконечность осела на плечи — и стала давить.

Джули лежала в гробу, но выглядела как живая. Эмми все казалось, что вот-вот, в любую минуту она задышит, вот-вот кошмар закончится. И Эмми всматривалась пристально, с надеждой, с просьбой.

Кто-то тронул ее плечо. Она обернулась.

Это был Дан. Похоронное бюро принадлежало его семье.

Дан протянул ей сплетенную триаду лент. Эмми растерялась. Ее большие глаза, всегда очень большие, как удивленные, распахнулись на него в испуге пуще прежнего. Но этот испуг был… как трепет, как узнавание. Она позволила ему повязать на свое запястье шелковый браслет. Спросила шепотом:

— Как ты узнал?..

Дан посмотрел на нее с сожалением и отвел взгляд. А потом, помедлив, оставил ее одну.

VIII

Эмми сидела на крыльце бюро, трогая шелковые ленты. Они дарили ей умиротворение, как если бы слегла эмоциональная буря. Они были утешением. Они не забирали боль, не унимали боли, но они были — и Джули была.

Никто не связывал цветные ленты, как она. Джули изобрела этот мудреный узор и всем хвастала — больше всего от того, что никто не мог повторить. Это был ее секрет. Для близких. Она никому не плела, кроме близких…

Тяжелая дверь заскрипела. Эмми даже знала, чьи это шаги… вернее — ей очень хотелось знать.

Дан спустился и сел на крыльце. Они затихли в неловком молчании. Раньше им не приходилось оставаться так, наедине. Без Джули…

Может, потому что без нее они «прекрасно» сочетались: он был перепуганным болезненным мальчишкой, а она — большеглазой нескладной девчонкой, которая усердно притворялась девушкой. Идеальный дуэт — Могильщик и Чудила. Втроем с Буйной Джули они смотрелись не лучше, но та умела пресекать смешки.

— Не видела Лулу?..

— Не думаю, что он сможет… После всего…

Дан слабо кивнул, сжавшись в комок и обхватив руками колени.

— Как ты разгадал узор?..

Дан пожал плечами и спросил:

— Стало легче?

Эмми прислушалась к себе, перебирая ленты пальцами, прикрыла глаза и выдохнула ужас последних нескольких суток.

Джули говорила ей… Черный — цвет твоей земли… Белый — цвет верности… Синий — цвет прощания. Она станет частью земли, по которой они ходят, она сохранит им преданность даже после смерти. Это как если бы она сплела сама и сказала: «Я останусь навсегда».

Эмми усмехнулась и вытерла щеки.

— Все будут в черном, — прошептала она. — На похоронах у Сарматэ… Господи, я не хочу, чтобы их хоронили в черном…

— Мы будем в темно-синем.

— Мы… — вышло почти надсадно. — У Лулу никого не осталось… Никого… Он ничего не ест, не говорит. Только лежит целый день в темной комнате… Их убили еще в час. Боже, до самого утра… Но Джули… Джули ушла на рассвете. Я не понимаю, почему они не позвонили в скорую?.. Ее бы успели спасти. Если бы я только пришла раньше…

— Ты этого не знаешь.

— Почему я не осталась у них?..

— Эмми…

— Лучше бы меня тоже убили.

— Джули бы тебе этого не простила…

Эмми усмехнулась и согласно кивнула. Да, одной этой фразы Джули бы ей не простила.

Она снова зашлась всхлипами, и Дан, привычный к чужим слезам, неловко тронул ее спину. Эмми прижалась плечом, без сил. Дан убрал с ее лица светлый локон волос и обнял.

IX

Эмми постучала в собственную комнату. Портьеры были задернуты. В проходе замерли двое, но в полумрак вошел только

--">