Михаил Анатольевич Лысенко (Vanvincle) - Девочка ищет отца

нашлось достойнее?

– Потому что вы избранные.

– И кто же нас избрал? – спросил Пыж.

– Не тупи, – ткнул его локтём Бек.

И тут впервые подал голос Гробовщик:

– Алеся обо всём знала?

Ни один мускул не дрогнул на «лице» Монолита, но все почувствовали неприязнь, с которой он ответил Гробовщику:

– О конечной цели – да. О методах воплощения – нет.

Гробовщик помолчал, обдумывая услышанное, потом спросил:

– И какова же конечная цель?

– Люди будут жить долго и счастливо, – ответил Монолит. – Те, что останутся…

Бек погладил лысую голову, сказал:

– Жаль, что водки нет. Выпили бы «на посошок».

Пыж посмотрел в потолок, будто силясь рассмотреть в невообразимом далеке огромную каменную глыбу, которая через тридцать лет прихлопнет всё человечество. Или не прихлопнет.

– Вот будет прикол, когда окажется, что ничего там не летит, – сказал он. – Или наоборот – летит, но вмажется в Землю в любом случае.

– Тому, кто может время отматывать назад, я думаю, ничего не стоит изменить траекторию какого-то там булыжника, пусть он и величиной с полуостров Таймыр, – сказал Бек. – Хотя это – натуральнейший шантаж: или вы уничтожите две третьих человечества, или я уничтожу всех! И как я на всё это подписался?

– Монолит он такой, – подал голос Гробовщик. Он сидел на чьём-то рюкзаке и, задрав рваную штанину, снимал с ноги бинт, пропитанный черной коростой.

– Никогда не думал, – продолжил он. – Что Высший разум окажется такой скотиной.

Он покачал головой, сказал сокрушённо:

– Леська, Леська, какая же ты дурочка!

– Она не виновата! – горячо вступился за девушку Пыж. – Она же хотела, как лучше. Вот и загадала желание. Кто ж знал, что исполнять его будет эта… Этот…

– Исполнять его будем как раз мы, – усмехнулся Баркас. – И суждено нам стать величайшими злодеями в истории человечества. Шесть миллиардов трупов – такое никто ещё не устраивал.

– Ну, так давайте сейчас договоримся, кого станем мочить, а кого прибережём. Я предлагаю… – начал, было, Пыж, но его перебил Баркас.

– Договариваться потом будем, – сказал он, нервно потирая ладони. – И не один раз, будь уверен. Ещё тошнить от всех этих переговоров будет. А пока мы ещё не стали сволочами, каких не видывал белый свет – давайте просто посидим. Молча.

Но и посидеть в тишине им долго не дали.

Мелко, потом сильнее и сильнее, затрясло. Все подскочили на ноги, испуганно озираясь, глядя, как отскакивают остатки плитки от пола, как сам пол идёт трещинами, и как сквозь эти трещины, будто живые, лезут наружу, словно прорастают, четыре железнодорожные узкоколейки, уходящие каждая в свой тоннель.

Не успела опасть пыль, от которой у всех заслезились глаза, а Бек стал безудержно кашлять, загудело, застучало, и в комнату с четырёх сторон вкатились по инерции четыре небольшие конструкции, похожие на мотодрезины. Вкатились и остановились, уткнувшись в тормозные барьеры, которыми заканчивалась каждая узкоколейка.

– Я так понимаю: кареты поданы? – спросил Баркас. – Ну, и кому какая?

Все конструкции были одного типа. Вроде открытой вагонетки на колёсах. Различались они только цветами. Борта одной были покрыты краской какого-то ржавого цвета, у другой – сквозь грязные разводы и пыль виднелась белая покраска, третья была иссине-черной. Последняя вообще имела борта из толстого мутного стекла.

Гробовщик чуть не засмеялся в голос.

– Конь бледный, конь вороной, – пробормотал он себе под нос. – У него ещё и чувство юмора есть!

– Без разницы кому в какую садится? – спросил Пыж.

Он потянул за ручку дверцу черной мотодрезины, раздался противный скрип. Дверь распахнулась. Внутри кроме коричневого дерматинового сидения ничего не было. Пыж поколебался, заходить или нет, оглянулся на остальных и остался, пока, стоять рядом.

Баркас, молча, потянул на себя ближайшую, ржавого цвета, дверь, та с лёгкостью открылась.

– Стеклянную или белую? – спросил Пыж у Гробовщика.

Тот безразлично пожал плечами и подошёл к двери из толстого стекла. Открыл: всё то же потёртое сидение из коричневого дерматина.

– Ну что – по коням? – спросил Бек. – Встретимся в другой жизни в Куршавеле?

Пыж вдруг, не стесняясь, заплакал. Слёзы скатывались по запылённым щекам, оставляли на одежде тёмные влажные пятна…

…Баркас тоже тогда заплакал. Это было так неожиданно, что все оторопели. А он обнимал Зину и --">