Эдуард Дроссель - Реванш (СИ)

известно, где она сейчас.)

  О дне "П" и о том, как старики всё провернули, мы с Лоркой иногда по вечерам шушукаемся под одеялом - чтобы ненароком не услыхали наши соседи-подселенцы. Конечно, лучше бы под одеялом заниматься совсем другими вещами, просто контрацептивов сейчас днём с огнём не сыщешь, а настругать детишек до окончания срока трудотерапии мы себе позволить не можем, это было бы слишком безответственно. А ещё мы за день страшно устаём, ведь ни Лорка, ни я не привыкли работать физически. Поболтать немного перед сном - на большее нас не хватает. Потом мы засыпаем и спим как убитые. Примерный распорядок дня таков: встаём, завтракаем и идём на работу, приходим с работы, ужинаем, ложимся спать. Всё. И так целую неделю до выходных. Выходные нам, слава богу, оставили, а вот в ГУЛАГе, говорят, вкалывают без передыха, до седьмого пота...

  Ни для кого не секрет, что после развала СССР пенсионерам в нашей стране пришлось несладко. Фактически о стариков вытерли ноги. Сперва государство ограбило их, обесценив все накопленные на старость сбережения, а потом назначило нищенские пенсии и пособия по инвалидности. Качественное медицинское обслуживание сделалось практически недоступным. Цены на товары первой необходимости регулярно повышались. Государство словно заранее вычеркнуло пенсионеров, перестало их замечать. Его не интересовало, живы они или уже сдохли, плохо им или хорошо, хватает ли им на жизнь или они живут впроголодь, есть ли у них нормальное жильё или они ютятся в развалюхах, есть ли у них доступные лекарства или же они страдают от недомоганий, есть ли им во что одеться или они ходят в обносках, как бомжи. Старики превратились в подобие касты отверженных, многие стали бомжами и подохли как собаки, не имея крыши над головой. Их собственные дети, вынужденные в новых условиях гоняться за прибылью, позабыли про них. Приватизация жилья привела к тому, что многих стариков попросту выжили из их же домов. Пожилые люди превратились в социальный мусор, в осадок, опустившийся на самое дно общественной жизни.

  От подобного обхождения наши старики должны были вскоре завять и зачахнуть, уйти в небытие. Кто-то небось на это и рассчитывал. Однако, все ошиблись, старики и не думали угасать. В отличие от нас, неженок, они были людьми совсем иной закалки. Их сочли отжившим своё шлаком и не особо обращали внимание на то, о чём там они судачат на лавочках в парке и у подъезда, о чём перешёптываются на автобусных остановках или в очереди к терапевту, о чём и с кем часами болтают по городскому телефону, когда дома кроме них никого нет. Никто не заметил их превращения в крепко спаянную массу, накапливающую силы, выжидающую удобного момента и готовую к реваншу.

  Столкнувшись с пренебрежительным и унижающим их достоинство отношением, старики решили ЗАСТАВИТЬ государство обратить на них внимание. И оно наконец обратило, да поздно, переворот случился.

  Лорик полагает, что даже если бы все что-то такое заметили в пенсионерах раньше, то по-любому не придали бы этому значения, сочли бы старческим закидоном, вроде регулярного голосования за КПРФ и возложения цветов на могилу Сталина. Каждый ведь мерит других по своей мерке. Если сами мы - инертная, инфантильная, легковнушаемая и разобщённая масса, нам кажется, что и другие такие же. А вот старики оказались не такими. Подавляющее их большинство родилось и воспитывалось в условиях коллективизма, в совершенно другом общественном строе, где один был как все и все как один, где умели чётко, слаженно и решительно действовать сообща, как части единого механизма, в любой форсмажорной ситуации, где не боялись рисковать жизнью и свободой, где умели принимать неприятные решения и исполнять самые жёсткие приказы, где могли терпеливо сносить лишения, невзгоды, боль, унижения, страдания - сколько угодно, если так действительно надо, если впоследствии эти жертвы окупятся сторицей.

  Их презрительно звали гнутым старичьём, совками, старыми пердунами, считали их носителями врождённой рабскости и выжившими из ума маразматиками, их презирали и если и не ненавидели открыто, то, по крайней мере, неприязненно терпели их существование и ждали, когда же наконец их всех не станет.

  Возможно, они действительно такими и были, но

--">