Дмитрий Дерех - Юйлинь (СИ)

изменения климата... Чушь, конечно. Но вернемся к делу. Эта прелестная девушка, чье имя переводится как яшмовая роща, ответит на все ваши вопросы, и я всегда рад помочь, если это касается общего дела.

       - Но... вы сами чувствуете себя Эйнштейном? - спросил Бецер. Довольно нагло, надо сказать, но наверное простительно для миллиардера. Берт знал, что Бецер поднялся из нищеты.

       - Не знаю. Я обожаю Гейне (правда читаю в переводе, у меня нет времени учить немецкий), и при этом ненавижу Германию. Интересуюсь своей, верней его родословной, составил генеалогическое древо на десять поколений назад. Еще я знаю, что он не любил сладкое, а я помешан на шоколаде. Такие, знаете горькие трюфеля с ореховой стружкой, Юйлинь их тоже любит. Я читал его письма, и могу сказать, что чувствую некое родство, чувствую, что мог бы написать те же самые слова другу или любимой женщине. И это не удивительно, ведь на девяносто четыре процента мы одно и то же.

       - Вы... всегда жили тут? - это уже расхрабрившийся Гисс.

       - До девяти лет меня воспитывал Моргенштайн, со дня его смерти я нахожусь тут. - Берт мягко улыбнулся, одними краешками губ.

       - Мы гордимся возможностью... Работать с вами, Аль... Эйн... Прошу прощения, Берт. - новые члены Совета дружно привстали.

       - Да, просто Берт. Именно так я решил называться.

       - Господа Гисс и Бецер, - поднял руку секретарь, - Альберт является частью программы "Первые и последние", соответственно имеет ту же степень секретности. Подчеркиваю - вы не можете в частных разговорах затрагивать темы клонирования, упоминать фамилию Эйнштейн, и даже отдаленно связанные предметы, например теорию относительности. Так же как под страхом смерти вы не можете упоминать систему Кеплера. Знаю, широта запретов кажется идиотской, но таковы правила, и мы все их решили соблюдать.

       И на экране засияла перламутровая жемчужина в легкой дымке. Берт не в первый раз наблюдал реакцию на эту картинку. Полное понимание, что мир гибнет, приходит к новичкам в Совете далеко не сразу, весь жизненный опыт говорит против этого. Как? Почему? Мы же вечные, бесконечные, мы были и будем всегда... Расскажите про это скелету трицератопса, ага. Земля-2, наполовину скрытая тенью, наполовину в мягком освещении звезды Кеплера кружилась в медленном печальном ритме. В который раз они просматривали короткий фильм. Перигелий, афелий, большая полуось, эксцентриситет. Земля-2 замерла недвижно серебристо-серой каплей и молчала, упорно храня свои тайны.

      Неделю спустя.

       Смешно, что его боятся... Возможно, им приходит на ум извилистый розовато-серый кусочек мозга под стеклом Дюссельдорфского музея или что еще. Затемненные ореховые аллеи концентрическими кругами огибали особняк. В детстве он был абсолютной копией маленького Эйнштейна, но сейчас уловить сходство стало сложней. И вряд ли бы сфотографировался с высунутым языком, ну уж нет. Скрипка - тоже нет, скорее гитара. Да, он тепличное растение и ничего не знает о реальной жизни. Вот подсунули прекрасную китаянку, чтобы повысить эффективность работы, а он в ответ только начал коллекционировать гравюры эпохи Тан. Черные кроны ореха тонут в вечерней тьме, холодные ветер приятно освежает вспотевшее лицо.

       А ты, ты видишь ли, скажи,

       Порой хоть тень мою,

       Когда полями вдоль межи

       Спускаешься к ручью?

       Это Гете. "Вечерняя песнь охотника". Да, он многого не знает, многого не понимает, и часто читает не то чтобы насмешку, но явное непонимание в глазах окружающих. Это жалость, странная жалость к странному существу в погибающем мире. Моргенштайн предупреждал, что будет трудно, что он не все сможет понять. Но главное - задача, главное - Земля-2 и такой нелегкий, почти невозможный путь в десятки тысяч световых лет.

      Две филлипинки, веселые и хозяйственные, сейчас в четыре руки режут салат. Пора возвращаться, вечер несет только холод и печаль.

      

--">