Татьяна Викторовна Тихонова - Первый, второй (СИ)

сказал:

- Мосты, их надо сжигать время от времени!

Ефимов усмехнулся. Мосты они такие, сначала строишь, потом сжигаешь, потом жалеешь и начинаешь строить, как идиот, опять. Пока он всё время сжигал, и, получается, определённо будет потом жалеть. Все такие Нострадамусы. Вот эта определённость бесила.

- Горит, что ли?! - вскинулся вдруг Коська. В окне, напротив него, заплясали красные отсветы.

Все повскакали, побежали на улицу. Горел угол соседнего дома. Зарево разлилось в черноте ночи. Огонь трещал, искры разлетались в стороны. Кто-то принялся вызывать пожарных, кто-то гремел вёдрами. Встали цепочкой, стали передавать вёдра из соседнего бака с водой.

- В доме никого жильцов нет?

- Нет! Вроде бы ещё с зимы не появлялись!

Огонь стихал, дымило теперь только по левому углу дома.

- Кухня там!

Распахнулось окно в чадившем доме. Ещё одно. Мелькнул мужик в окне, выкинул что-то, опять исчез.

- А Степаныч-то дома!.. Чё-ёрт!!!

С левого угла дома вырвался столб пламени. Ночь разломилась от грохота. Словно дало огромными руками по ушам. В звенящей тишине Ефимов услышал гулкие слова Коськи:

- Газ, похоже, у них был! Степаныч! Ты живой?

Коська и Ефимов полезли в дом через окно. Чернота и дым, где-то внутри дома гудело пламя, что-то трещало и лопалось.

- Здоровый мужик, мне не вытащить, - твердил Костя где-то в дыму, сзади. - Но здесь ещё не горит, не дошло...

Ефимов вдруг понял, что ткнулся ногами в мягкое. Раздался протяжный жуткий стон.

- Здесь он, - крикнул, - Коська, хватай... да он весь в крови, похоже. Я не вижу ничего... Скорую вызывайте!

- Да сети нет же...

- Потащили как есть, уходить отсюда надо...

Ощупав в темноте лежавшего, обхватил и со страхом потянул за собой. Кажется, целый. Хоть бы успеть. Прошептал:

- Ты как, мужик?

В ноги Степаныча вцепился и тащил Коська. До окна было недалеко, пара метров, показалось, что тащили вечность. Нашли плед, стали заворачивать, чтобы можно было спустить с окна. Ефимов, высунувшись, заорал опять:

- Скорую вызывайте!

Упёрся в стену спиной, подтягивая Степаныча на подоконник.

Голос рявкнул вдруг. Голос растерянный и злой, один в один похожий на его собственный: "На другую улицу скорая заехала! Гони туда!!!"

Скорую обнаружили на соседней улице. Кто-то дозвонился всё-таки.

Степанычу здорово порвало осколком от взорвавшегося баллона плечо и левую руку, но на свежем воздухе он оклемался. Пока его укладывали на носилки, он тихонько матюкался и рассказывал анекдоты.

- Шок плюс глубокое АО, но так даже лучше, а то ловили бы его сейчас по всем огородам, бывает и так, больно шустрый, - посмеивался, поглядывая на него, врач.

Когда Степаныча уложили на носилки, он Коське пожал руку и тихо сказал:

- Дурак я, выпил маленько, заспал. Потом, думал, ещё время есть... если бы не вы, братцы...

Уже днём, еле успевая на самолёт, Ефимов добрался до дома. Закопчённый и шумный он поднялся к себе на седьмой этаж - заскочить на минуту и в аэропорт.

Схватив рюкзак, Ефимов нелепо и самонадеянно расцеловал жену, коснулся пальцем кончика её носа и сказал:

- Олька, приеду, устроюсь, позвоню. Или напишу. Хотя... это наверное тебе не нужно.

Он не знал, что говорить, не знал, нужны ли ей его слова, смотрел в Олины грустные глаза и молотил языком просто, чтобы что-то сказать, про пожар, про скорую, заехавшую не туда... Потоптался в прихожей, схватил рюкзак и ушёл. Ещё в подъезде его догнала смс-ка: "Позвони. Или напиши".

Пять часов на самолёте, шесть часов ожидания, два часа в пустом вагоне электрички. Перрон встретил тишиной и нахохлившимися воробьями в

--">