Джулиан Готорн - Арчибальд Малмезон (ЛП)

этом умалчивает; единственное, что утверждается с видимой уверенностью, это то, что сэр Юстас де Малмезон обладал способностью по своей воле исчезать с глаз людей. Возможно, он завещал это свое полезное качество некоторым из своих потомков; ибо среди семейных документов имеется любопытное повествование, подписанное и засвидетельствованное, в котором говорится, как один из членов семьи во времена (как кажется) второго претендента, ощущая на себе сильное давление приспешников немецкого принца и преследуемый ими вплоть до крайней восточной комнаты его замка Малмезон, внезапно стал невидим, так что от него не осталось ничего, кроме кинжала и плюмажа с его шляпы. В то время в этой комнате имелся только один выход, а соседняя комната была битком набита солдатами.

   Далее в хронике сообщается, что исчезновение не было окончательным: беглец вновь объявился на третий день, на том же самом месте, где прежде исчез, но, по-видимому, в гораздо худшем состоянии. Поначалу его приняли за привидение и бросились врассыпную; но он поспешно направился в столовую и, обнаружив на столе большую говяжью вырезку, набросился на нее и в удивительно короткое время уничтожил целиком, запив полутора галлонами бургундского. Этот подвиг восстановил веру домочадцев в материальную состоятельность их господина, вследствие чего последовало множество благодарений, пиров и ликования. Тайна исчезновения, впрочем, так и осталась нераскрыта.

   Автор приводит эти старые записи, ничуть их не изменяя; возможно, в них содержится указание на то, что семью Малмезонов отличали некоторые необычные особенности.

   Что касается Арчибальда, то его можно было назвать скорее невзрачным, чем ярким. Он рос унылым, флегматичным ребенком, не плакал и не шалил; целыми днями он просиживал с одной-единственной игрушкой, не играя в нее, а держа в руках или зажав между колен. Он начал ползать, ходить и говорить строго в положенное для этого время. Казалось, он решил жить в соответствии с днями своего рождения - то есть в четыре раза медленнее, чем остальные люди. Единственное, что он умел делать хорошо - это есть и спать; но при этом он никогда не казался ни полностью проснувшимся, ни вполне сытым. Как и следовало ожидать, телесно он быстро развивался, и в семь лет (или год с тремя четвертями, как шутил баронет) весил на добрых двенадцать фунтов больше, чем его брат Эдвард, бывший на два года старше него, хотя, при этом, его нельзя было назвать крепким ребенком.

   Он казался ласковым, но в какой-то особенной манере, потому что его симпатии были чрезвычайно ограничены. Он очень любил пятнистую кошку, которая была для него всем на свете; за ней шла его маленькая сестренка; а далее, как ни странно, он испытывал какое-то собачье восхищение по отношению к достопочтенному Ричарду Пеннроялу - чего данная особа совершенно не заслуживала и, вероятно, не желала. Он также остро чувствовал окружающую обстановку; он никогда не ощущал себя в полной мере дома нигде, кроме как в детской, в которой спал; с другой стороны, он всегда проявлял признаки повышенного беспокойства и отвращения, когда его вносили в восточную комнату - ту самую, в которой таинственным образом исчез, а затем снова появился, его прадед. Однако единственное, что заставляло его плакать, - это компания маленькой Кейт Баттлдаун, единственной дочери полковника, которая была на год или два младше Арчибальда и считалась самой милой и изящной малышкой в округе. Но Арчибальд, которому шел восьмой год, был готов на все, лишь бы избежать ее общества - даже уйти пешком.

   Одним словом, он выказывал такие признаки несовершенного и извращенного понимания, которые стали бы причиной того, - имей он более скромное происхождение, - что его стали бы называть дурачком. Будучи же сыном сэра Кларенса Батта Малмезона, он считался чудаком. Деревенские старухи утверждали, что он принадлежит к тем, кто может видеть эльфов, и что если бы кто-нибудь знал, как это сделать, его можно было бы заставить раскрывать тайны и оказать магические услуги. Но, с другой стороны, его следовало опасаться как возможного (пусть и невольного) слуги зла; в особенности опасно, как утверждали эти почтенные дамы, было стать объектом его внимания или привязанности, - догма, получившая ужасное подтверждение в судьбе пестрой кошки, которая,

--">