Итта Элиман - Каменное дерево

засыпает быстро. Дочь тоже спит и во сне продолжает играть в Питера Пена.

Утро поет короткую веселую песню. Пока плещешься, укладываешь по шкафам постели, наряжаешься во все чистое, вычесываешь из кос сновидения, пока кудахчет яичница и бурлит чайник — кажется, все не зря. Чего там на ночь не надумаешь. Живи-радуйся! Белки по деревьям скачут, книжек не читают, им хорошо. И тебе хорошо. Извольте чаю!

Но за кофе уже нахлынет, и прогулка пройдет не в радость. Почему — загадка. Что-то шевелится нехорошее, предвкушает. Дождик, сосны, тишина, где-то покажется человечек и сгинет. Мы одни — три танкиста и собака, но и собака бы не прочь кого-нибудь встретить.

И вот в один прекрасный день я встаю рано и беру судьбу в свои руки. Достаю проспекты, ищу музеи, выставки, ищу адреса, где никто не выпал из жизни, где все правильно. В девять — открытие, в четыре — домой. Пусть будет музей камня. Библиотека «Метсо». По крайне мере, я знаю, где это.

Умываться! Одеваться! Жить!

Почти все готово: термос — сейф-пустышка, помидоры, яблоки, сменные носки, если влезут в лужи, шарфы, если подует ветер, жвачки, если разноются, телефон зарядить, проездной в карман, надо показывать сразу при входе. Тащу из шкафа свой красный самый веселый шарф, но на ковер белой чайкой пикирует письмо. Бег останавливается. Я поднимаю, мужественно кладу его на полку: не сегодня, прости родная, надо выбираться из этого болота. Но поздно.

Бабушка писала мне длинные живые письма, они оставлены там, в прошлом, вместе с книгами, вложены в них накрепко, навечно. Я взяла с собой лишь одно, наугад. В нем бабушка умоляет поить ребеночка водичкой, не слушать врачей, ведь материнское молоко — все равно, что сухая корка. Послушай, поверь! И никаких памперсов, пощади крошку.

Сына моего бабушка научила ходить, но настоящие сказки успела рассказать только дочке: «Жили-были старик со старухой у самого синего моря…»

Бабушки нет уже второй год. Оторвали, отгрызли большую важную часть души, и там, где оторвано — заживает медленно, противно, во сне ноет, не дает забыть. Словно я стала взрослая только в тот день, словно это сиротство от числа, и после этого числа — нет спасения, а только время, ране отчего-то плутавшее и веселившееся, а теперь опомнившееся, взявшее свое жестокое ровное направление и день за днем набирающее скорость.

Бегом на автобус, через двор, по лесной тропинке. Быстрее! Уйдет — полчаса ждать! Ну! Летим с горки! По земле раскиданы камни: валуны, великаны, тысячи лет помнящие дикий, чистый, безлюдный мир. Лежат: дожди им что — росы, снега — что рубахи, мох — борода, солнце — сауна, так — бока погреть.

Залезаем в автобус, шумно, нервно, отрадно. Счастливо падаем на сидения, мы не только что из дому — нет! Мы долго бродили сырыми лесами, пробирались сквозь черные тропы, видели голодных зверей, мерзли, голодали, разводили скупые костры, и вот наконец добрались до тепла, до снисходительных улыбок, до запаха бензина, до людей.

Только бы собака дома не выла!

Город мил. Без хвастливых выкриков, без помпезных ратуш, без излишней рекламы. Он вырос из ткацкой фабрики, реликвии красного кирпича, из озерной плотины, образующей индустриальный водопад, вырос из морозов, из огненных стрел северного сияния. Он старался: разбегался проспектами, автобанами, прорастал в леса домами, раздвигал вековые скалы, приручал холмы, окольцовывал озера, и, наконец, сбавил пыл, встал, огляделся и полюбил себя за то, что сумел вырасти красавцем, окрепнуть, наладить здоровье, судоходство, искусство, образование, выстроить церкви и площади, вырастить парки. Так любит и уважает себя человек, многого достигший своим трудом.

«Вот моя площадь, — говорит город, — вот та самая фабрика, вот водопад и мост с каменными скульптурами, не Аничков, конечно, но мой». Все сохранилось, все живет.

Позже пришли и расселились европейские магазины, рестораны, казино, разложились турецкие базары, вынырнули, как черти из табакерки, цыгане. Встала огромная филармония — модерн, и драматический театр — классика. Синие автобусы засеменили пунктуальными караванчиками. Только автобусы, потому что второй по величине город Финляндии все же мал, четыреста тысяч человек. Где же они все? Да вот! Тут они, оказывается, голубчики, гуляют себе по магазинам, ждут автобусов, сыплются в двери библиотеки, проезжают в автомобилях, щурясь на яркие предрождественские гирлянды.

Библиотека «Метсо» --">