(_YamYam_) - Солёный ветер (СИ)

так больно, что я едва не плачу.

— Так больно, что спокойно передвигаешься, самостоятельно раздеваешься и запрыгиваешь на метровую кушетку? — скептично поджимает губы Инён.

— Просто невыносимо, — заговорщески шепчет он.

— Я ветеринар, — фыркает девушка, всё ещё не имея никакого желания лезть в это дело, — я лечу животных.

Парень вдруг приближается ближе и, понизив голос ещё сильнее, делится:

— Я то ещё животное, доктор, — усмехается он. — Мяу.

Со Инён почти наверняка уверена, что он не в себе. Но зрачки у него в полном порядке, лишь едва увеличенные из-за соответствующего освещения, да и алкоголем от него не пахнет совсем — лишь почти выветрившейся туалетной водой, солёным потом и — что совсем не удивительно — кровью. Девушка поджимает губы, понимая, что так просто не отвертится, и очень жалеет, что отец не спит на втором этаже.

И вдруг всё понимает.

Понимает, почему он не отказывался от круглосуточного режима работы клиники. Понимает, почему во время её дежурств просил будить его, если придут пациенты. Понимает, почему этот парень первым делом спросил, где же её отец. Понимает, почему он так уверенно двигался по клинике, словно был здесь не впервые.

А ещё понимает, что ударит отца первым, что подвернётся под руку, едва только он явится перед её глазами.

— Отпусти, — требует она, поднимая на парня взгляд, — мне нужны инструменты.

— Вот так бы сразу, — улыбается он почти дружелюбно, разжимая пальцы.

Инён чувствует на себе прожигающий взгляд всё то время, что лазит по шкафам, извлекая всё необходимое, моет руки, надевает на них привычные перчатки, и ей это откровенно не нравится. Парень, может, и симпатичный, и выглядит до одури притягательно, но вот она — умная, а потому связываться с людьми, подобного ему плана, не собирается.

Даже на один раз.

Даже если очень хочется.

— Подходящего обезболивающего нет, — произносит она, снова подходя к нему, и усмехается. — Так что постарайся сильно не кричать.

— Переживаешь за собственные ушки?

Инён едва касается его плеча, слегка на него надавливая, и заставляет парня опереться на руки за своей спиной, предоставив ей куда лучший доступ к ранению.

— Это вряд ли станет для них музыкой, — хмыкает она, осторожно касаясь краёв раны, рассчитывая для начала как следует её продезинфицировать и избавиться от лишнего.

— А я бы вот послушал, как ты кричишь, — усмехается парень, и у Инён от неожиданности дёргаются пальцы, а он шипит, стиснув зубы. — Это было больно.

— Следи за тем, что вырывается из твоего рта, — хмурится она, поднимая взгляд, но виноватой себя всё же ощущает. — А лучше вообще молчи, если хочешь уйти отсюда целым.

Парень растягивает губы в такой улыбке, что в Инён разом загорается желанием сделать ему ещё больнее. Она уговаривает себя не сходить с ума, и всё внимание обращает на рану.

Однако молчание длится совсем недолго и, едва только пальцы Инён касаются иглы, парень вновь начинает её допекать.

— Ветеринары не дают клятву Гиппократа?

— Я не шутила, — цедит сквозь зубы она, примериваясь к количеству необходимых швов.

— Нравится делать людям больно? — усмехается он и ловит её недовольный взгляд. — Мне тоже. Но я не люблю, когда больно делают мне, поэтому будь со мной поласковее.

Инён выдыхает сквозь зубы и, поджав губы, снова всё свое внимание концентрирует на ране. Ей не впервые приходится зашивать людей, но впервые — незнакомого человека, и впервые — без всякого анестетика.

— Не кричи, — ещё раз предупреждает она, касаясь иглой края раны.

— Не бойся, — неожиданно серьёзно отвечает парень, — плакать не буду.

Со Инён делает свою работу — чисто, как и всегда, — представляя, правда, что вовсе не живого человека она зашивает, а штопает порвавшееся платье её куклы Марин, которую так обожала в детстве. Парень и правда своё слово держит, не крича и не плача, но шипит иногда, явно себя сдерживая. Инён сознательно взгляда на него не поднимает, не желая видеть то, как почти наверняка кривится и морщится его лицо. Но делает это не только для того, чтобы не видеть его, но и чтобы не смущать парня

--">