Дарья Андреевна Беляева - Долбаные города (СИ)

поверьте мне, обладает информацией, которая будет вам интересна. Как и любой свидетель по мало-мальски важному делу, он останется, пока что, безымянным. Надеюсь, вы полюбите его больше, чем меня. Пока, пожалуй, сохраним интригу. Я тут выписал избранные комментарии и отвечу на несколько вопросов. Я взял со стола стопку пустых листочков, принялся отбрасывать один за другим.

— Так, здесь хотят, чтобы я умер, здесь тоже хотят, чтобы я умер, здесь хотят, чтобы меня мучительно убили, здесь контент для взрослых, а вот здесь спрашивают, почему у меня такой педиковатый ник.

Я отбросил листочки, они разлетелись, и их долго тревожил ветер, проникающий из приоткрытого окна.

— На самом деле они пустые. И так — всю мою жизнь. Такая уж я подделка. Но последний вопрос правда существовал, так что, юзер, чьего ника я не помню, насладись-ка ответом слегка. Ириска не потому, что я хочу, чтобы меня взяли в рот. Это — моя любимая сладость, но еще больше ее любят мои друзья, потому что пока я жую ириски, мне удается некоторое время молчать. Треблинка, потому что вы считаете, что мне там самое место, и потому что я — еврей. А Ириска-из-Треблинки, потому что Франкфурт-на-Майне, и потому что Стратфорд-на-Эйвоне, и все ныне поименованные другим образом города, и потому что, ну вы уже поняли, почему. Это история, малыши! Следующий вопрос также многих интригует. Где я был все это время? В дурдоме. В своем первом видео я рассказывал о том, каково нам, людям с биполярным расстройством, живется в обществе. Кратко: в обществе лучше, чем в дурдоме. Вопрос третий: девственник ли я? До сих пор? Всегда. Одна аутистка в дурдоме предлагала мне свою киску, но оказалось, что она имеет в виду не то, что я хотел бы ей ввести. И, наконец, последний вопрос, от меня — мне. Что бы я сделал, если бы был Ли Харви Освальдом? Трахнул бы Джеки Кеннеди. Теперь, когда мы закончили с формальностями, давайте перейдем к сути. В дурдоме я собирал слезки отвергнутых обществом и думал, как расскажу вам о контрас в Никарагуа. Но пока я наслаждался фармацевтической индустрией, нежностью и лаской психотерапевта, и собственной беспомощностью перед самим собой, случилось нечто интересное. Мой друг безвременно покинул нас, прихватив с собой двоих из четырех хулиганов, которые изрядно нас достали. Да, да, да, все вы видели новости. Я и представить себе не мог, что такое случится в моей школе, что мне улыбнется удача, и я расскажу вам не о делах давно минувших дней, или о странах настолько отдаленных, что вы не в силах правильно произнести их названия. Я расскажу вам о чем-то близком мне и родном.

Я прижал руку к сердцу, потом повернулся к Леви. Он, как завороженный, смотрел на экран.

— Во-первых, выглядишь как чокнутый, во-вторых, расскажи-ка нам, как все случилось, ты же это видел, а я, к сожалению, все пропустил!

Леви встрепенулся, будто я разбудил его.

— Что? Серьезно? Рассказать о том, как Калев их всех прикончил?! Ты меня для этого сюда позвал? Ты что, больной?

— Как видите, я приберег эту новость и для него.

— Ты ненормальный, Ма…

Я резко подался к Леви и зажал ему рот.

— Я не палю свое имя! Я же не хочу писем с сибирской язвой. А то мой отец не удержится и добавит порошок в свой утренний кофе. Ладно, вырежем это.

— Тебе четырнадцать, никто не воспринимает тебя всерьез!

— Это тоже вырежем! Ты будешь рассказывать про Калева или нет?

— Нет!

Леви скрестил руки на груди, вид у него был несговорчивый, упрямый, и я подумал: задолбаюсь монтировать видео. Я вздохнул, снял очки и тщательно их протер.

— Послушай, Леви, неужели ты не хочешь, чтобы они узнали правду? То, что не скажут им парни в костюмчиках, думающие о том, как подсидеть начальника. То, что не скажут им девчонки с профессиональным макияжем, стоящие на фоне зеленого экрана. Что-нибудь настоящее. Потому что теперь Калев — чувак из телика, и все о нем болтают без умолку. Я не прошу тебя рассказывать обо всем в издевательской манере и смеяться смерти в лицо. Погибли люди. И ты это видел. И ты можешь рассказать, как все было на самом деле. Потому что никто больше не знает Калева вот так, как мы.

На лице Леви появилось выражение брезгливости, должно быть, он вспомнил кровь, затем Леви опустил взгляд, подергал воротник рубашки поло, словно ему вдруг стало жарко и совершенно нечем дышать. Я сказал:

— Если уж ты что-то и можешь для него сделать, теперь-то, так это объяснить, что он был --">