Дмитрий Сергеевич Панасенко - Бойня

Староста невольно скривился — через рыжую щетину на макушке женщины просвечивала густая вязь татуировок.

— На улице это твой грузовик? — взвесив в руке кружку, Михо сделал большой глоток остро пахнущего кислым пива, почесал неожиданно отчаянно засвербевший нос и поставил посудину обратно.

— Мой, — после минутной паузы кивнула наемница. Глаза женщины прищурились, превратившись в две поблескивающие изумрудной зеленью щелочки. — Не продается.

— Отогнала бы ты его во двор, мешается: ни пройти, ни проехать.

— Вон он не разрешил, — ткнула пальцем в сторону хозяина заведения женщина и, шумно высморкавшись в кулак, отерла ладонь о штанину. — Я ему не нравлюсь.

— И не разрешу, нечего мой двор захламлять, — прогудел из-за стойки внимательно прислушивающийся к разговору трактирщик. — А ты мне, Дохлая, нравиться и не должна. Довольно того, что мне твое серебро нравится.

— Мое серебро всем нравится, сладенький, — притворно вздохнула наемница, подцепив стакан большим и указательным пальцами, принялась разглядывать его содержимое на свет, — а я — нет. И где справедливость?

— Пять человек за неделю пропало. Как в шахту спустились, так и все. — Не отрывая взгляда от покрытых татуировками рук гостьи, хмуро буркнул Михо. — Всей общиной искали. Ни обвалов, ни крови, ни следов.

— Уголь добываете? — Вопросительно вскинула бровь женщина.

— Уголь, — кивнул староста, — на бензин перегоняем помаленьку, да и так, печки топить, берут.

— Триста, — заявила наемница, отставив опустевший стакан и, откинувшись на спинку жалобно скрипнувшего под ее весом стула, с ухмылкой уставилась на Михо.

— Святые атомы, да побойся Бога! — Не выдержал Карась. — Три сотни серебром, это же… Это же… — видимо, не найдя ничего подходящего для сравнения, староста, скрипнул зубами и раздраженно прихлопнул ладонью по столешнице. — Пятьдесят!

— Десять серебряков за человека? Не густо, — фыркнула женщина. — На десятку даже патрон к твоей пукалке не купишь, — кивнув в сторону висящего на поясе Михо тяжелого, явно самодельного револьвера, наемница снова прищелкнула ногтем по горлышку жалобно звякнувшей бутылки, затем, склонив голову набок, принялась внимательно изучать лицо старосты. — Триста.

— Шестьдесят.

— У Вамо бутылка самогона три серебряка стоит, — постучав ногтем по горлышку бутылки, покачала головой наемница. — Ночлег — две. Еще одну монету, чтобы кровать нормально застелили и клопов вымели. Ужин — еще две монеты. Триста, сладенький. Меньше моя работа не стоит.

— У нас чистая деревня. С меня даже за то, что я с тобой говорил, спросить могут, — жалостливо сморщился глава поселка.

— А это, что: мои проблемы? — С насмешливым видом склонив голову набок, женщина послала воздушный поцелуй поспешно отвернувшемуся кабатчику и глухо засмеялась. — Или раскошеливайся, или предложи то, что мне действительно пригодится: порох, патроны, взрывчатку. От ствола лишнего, кстати, тоже не откажусь… Желательно нарезного.

— Стволы самим нужны. Бензина для твоего чудища дам, — тяжело вздохнув, мужчина нервно забарабанил пальцами по столу. — Чистого. Легионерского^[1]. Полный бак.

— Если ваш бензин такая же моча, как местное пиво — обойдусь, — отрицательно покачала головой наемница и снова потянулась к выпивке. — У меня и так движок на ладан дышит. Механика хорошего в селе нет?

— Не для тебя, — откинувшись на спинку стула, Михо прикусил губу. — Восемьдесят?

— Ты сам-то понял, что сказал? — фыркнула гостья и принялась задумчиво ковырять ногтем в зубах.

— Тогда уезжай. Сейчас. Допивай свое пойло, и уезжай. Тебе здесь не рады. — Брезгливо отпихнув от себя кружку, староста встал из-за стола и резко повернулся к выходу.

Внимательно рассмотрев волоконце мяса, застывшее на кончике острого, вызывающего неприятные ассоциации с когтями хищного зверя, ногтя, наемница, видимо сочтя его недостаточно крупным, чтобы о чем-то сожалеть, щелчком отправила кусочек пищи себе под ноги.

— Дожди уже неделю идут, дороги в кашу развезло, сладенький. К тому же, я за неделю заплатила. Мне здесь понравилось: тихо, спокойно и самогон неплохой. Уж точно, лучше вашего бензина, — губы гостьи разошлись в широкой улыбке.

Михо с трудом сдержался от плевка. Зубы у наемницы были треугольные, хищные. Словно не женщина улыбается, а волколаку в пасть глядишь.

— Она двойную цену --">