озона заставлял девушку вновь и вновь раздувать ноздри, вдыхая этот аромат. Он дразнил её, щекотал воображение, вызывал путаные воспоминания, запрятанные в самый дальний угол памяти.

В последнее время Таня по большей части была погружена в себя. Пока они с Ванькой возились, залечивая рану очередному лешаку, или рыскали по лесам, выискивая молодого оборотня, или пытались в очередной раз утихомирить Тангро, её мысли витали где-то далеко. В быстро проносящихся перед внутренним взором картинках она видела родные каменные стены Тибидохса. Драконбольное поле и примыкавшие к нему ангары с вырывающимися оттуда пламенными плевками. Уютную комнату с видом на парк. Она думала о немногочисленных друзьях и многочисленных товарищах, воскрешала их лица, голоса, проживала заново приключения, выпавшие на её долю.

Она думала о нём.

Невольно, сама того не желая. Он был тем единственным воспоминанием, что она старалась затереть, но этим лишь расширяла пятно, которое теперь огромной заплатой зияло в её памяти. Его голос она не воскрешала, его черты не старалась припомнить. Парадокс — она уже почти забыла, как он выглядел, как звучал; стёрлись за эти месяцы характерные привычки и мимика. Всё это, внешнее, напускное, легко удалялось.

И только чувства, острые, как осколок косы Мамзелькиной, не оставляли её, не отпускали, не давали заснуть по ночам. И поэтому она их душила. Вытравливала из себя по капле, как гной. Это было совсем несложно днём, при ярком свете, когда их с Ванькой одолевали заботы. Живя в лесной глуши и работая бесплатными санитарами леса, не успеваешь соскучиться, порой не хватает лишней минутки, чтобы поесть, так что на «пострадать» времени совсем не остаётся. И днём Танька искренне верила в то, что счастлива, глядя в смеющиеся васильковые глаза, целуя сухие обветренные Ванькины губы.

Но едва леса, со всех сторон обступающие избушку, набрасывали на себя покрывало ночи, смутное беспокойство начинало зреть у Гроттер в груди. И она ворочалась на жёсткой койке до самого рассвета, не в силах сомкнуть глаз. В тенях, собирающихся по углам, ей мерещился силуэт их бывшего повелителя. Воспалённые глаза до боли всматривались в темноту, пока не начинали слезиться. И едва за окнами брезжил рассвет, Таня поднималась с кровати разбитая, обессиленная после сражения с призраками прошлого и собственными вновь пробудившимися демонами.

Просидев на крыльце около часа, Гроттер вернулась в дом. К пробуждению Валялкина ей нужно было приготовить завтрак, и когда заспанный и взъерошенный маечник обнимет её, стоящую у печки, она обернётся к нему, сверкая счастливой улыбкой.

Если изо дня в день притворяться, что ты счастлив, в конце концов можно в это поверить.

***

Утро началось, как обычно, с погрома и уборки. Громил дом, конечно, Тангро — дракончик лихо носился по двум небольшим комнатам, сшибая предметы. Убиралась же в основном Таня. Домовой Прохор, живший с ними, оказался действительно весьма своеобразным стариком, к тому же имевшим пристрастие к забродившему варенью. Поэтому раз в несколько месяцев Прохор стабильно куда-то исчезал недели на две, — как он говорил, повидаться со старым другом по имени Антигон — а потом возвращался, виновато шмыгая алкоголичным носом.

Гроттер уже почти привыкла к этим загулам, как и к выходкам Тангро, но порой зелёный непоседа превращался в настоящий смерч в миниатюре.

И сегодня был именно такой день. Ванька умчался ещё до рассвета — за ним прилетел второй маг-ветеринар и, захлебываясь, рассказал о драке двух лешаков. Неясно, что они могли не поделить, но лес в радиусе километра уже превратился их стараниями в бурелом. Валялкин быстро натянул джинсы и футболку, поцеловал Таню и, прошептав «Спи, ещё рано!», улетел с магом на древнем, глохнущем каждые пять километров пылесосе.

Таня, естественно, уже не уснула. По привычке допив на крыльце холодный травяной чай, она принялась готовить завтрак. Тут-то и проснулся Тангро, решивший сразу задать начавшемуся дню оживленный тон. Крылатый хулиган летал по комнате, врезаясь в мебель и стены.

Отскочив от потолка, на деревянных перекрытиях которого осталось пятно копоти, Тангро на всей скорости врезался в небольшую колченогую этажерку, на которой валялся всякий хлам, давно требовавший, чтобы его

--">