Степан Витальевич Кирнос - Начало

Великого Кризиса.

«Каждому поколению свойственно считать себя призванными переделать мир».

– Альбер Камю. Писатель эпохи задолго перед всеобщем благоденствием.

Пролог

Эпоха Великой Европейской Ночи.

Вуаль ночи покрыла холодной рукой город, опрокинув его в объятия мрака. Всё черным черно и даже тьма на улицах кажется непроглядной, удушающей всякий свет уличных фонарей. С неба хлещет ледяной дождь и дует морозный ветер, гонящий отвратительные городские запахи.

Над городом установилась непроглядная темень, и даже убогое освещение не может её разогнать.

По кривым и разбитым улочкам бежит женщина, преодолевая мусорные свалки и разрушения дороги. Ноги запинаются о кучи валяющегося мусора, девушка едва не проваливается в обширные дорожные ямы, но продолжает бежать, держа в руках большую коробку. Её тёмные волосы слиплись из-за постоянного дождя, а лицо скрылось за рукой ночи. Пространство вокруг улицы сдавливают колоссальные многоэтажные дома, похожие на мрачных стражей во мраке. Только эти постройки давно стали воплощением разгрома и кризиса – порушенные стены и выбитые окна, мох и лишайник окутали их подобно ковру или покраске. По кожаной куртке, в которую одета девушка, бегут струйки ледяной промораживающей воды, а сам материал на одежде готов треснуть от такого холода и разлететься на кусочки. Из носа рвутся клубы пара, окутывающие прекрасный лик, а тяжёлое дыхание разносится по улице заметным гулким эхом.

Девушка как загнанный зверь несётся по улице в безнадёжной надежде спастись. Позади уже слышатся безумные, полные жесткости и ненависти голоса. Женские сапоги готовы развалиться на части, а изодранные брюки едва ли представляют собой одежду, способную защитить от впивающихся в кожу когтей холода.

В руках молодой женщины какая-то коробка, прикрытая полиэтиленом, чтобы вода внутрь не попадала и для создания хоть какого-то тепла внутри.

Под ногами то и дело попадаются ямы, колдобины и целые овраги, выросшие посреди улиц. Впереди лишь тьма и нет ни одного окна, из которого бил бы свет, нет ни единого фонаря, осветившего путь. Нет надежды.

– Мы идём за тобой, гадина! – кричит голос полный безумия откуда-то сзади.

– Тебе от нас не спрятаться! – гулким эхом поддерживает его следующая голосина.

Но девушка не обращает на это внимания. Она сосредоточена лишь на том, чтобы бежать вперёд. В мышцах усталость и боль, одежда промокла, кожа немеет от жуткого холода, но нельзя останавливаться, ни на секунду.

Вот попадается знакомая дверь, зажатая в доме, стоящего посреди исполинских построек. Девушка перелезает через груду мусора и разбитых автомобилей, оказавшись рядом с деревянной подгнившей дверью двухэтажного здания, и судорожно бьёт изо всех сил в неё. Хруст досок, из которых сколочена дверь, говорит о полной испорченности двери. Но всё же гнилые доски держат удар женского кулака, возвещая о несчастной гостье.

– Кто там? – звучит вопрос за дверью.

– Аннета! – отчаянно кричит девушка, пытаясь перекричать дождевую дробь. – открывай!

Дверь отворяется и оттуда показывается фигура молодого мужчины в чёрной церковной рясе, подпоясанной обычным драным ремнём. На его лице нет ни тени удивления, а в очах лишь строгость и сдержанность.

– Что тебе понадобилось, дитя моё? – раздается спокойный вопрос владельца дома.

– За мной гоняться. – Со слезами на прекрасном бледном молодом лице умоляет девушка. – Заберите их, прошу вас! Найдите мою сестру и отдайте их ей! Вы знаете её же!

Жилистые руки священника уцепились за коробку и откинули кусок полиэтилена. В коробке, закутанные в тряпки и куски тёплой одежды лежат два ребёнка, слабо похныкивающих и просящихся к матери. Их плач буквально разрывает душу священнику, а при каждом хныканье дух готов выпрыгнуть из тела.

– Это же?

– Да, мои дети, – утирая слёзы с миндальных очей, горестно молвит девушка. Я вас очень прошу, спасите их. – И протягивает шкатулку, окованную ржавым железом и ключ. – Вот, передадите её им, когда будет девятнадцать лет.

– Хорошо.

Девушка, прежде чем, уйти, сгинуть посреди прогнившего города, села на корточки и заглянула в коробку.

– Ну, тише. – С улыбкой, выражавшей тяжёлую непосильную боль и искреннюю материнскую радость, говорит Аннета. – Успокойтесь, дети, всё будет хорошо, – заливаясь слезами, бесполезно утирая их, --">