Марина Клингенберг - Морратиоа (СИ)

привиделись эти, как ты говоришь, поезда. А на самом деле мы всегда жили здесь. Все остальное — сон.

Сирух некоторое время молчал, погружая пальцы в песок и продолжая разрывать яму. Через несколько минут он тихо, но твердо проговорил:

— Нет. Нет. Я точно знаю, что раньше мы жили в другом месте и другой жизнью. Я знаю это. Знаю.

— Но тогда должны быть доказательства, — бросил Хуртан свой последний козырь.

— Да.

— Может, на этот раз Морратиоа поможет тебе, а не мне.

Эта ядовитая фраза сама собой сорвалась с губ Хуртана, но едва он ее произнес, как пальцы Сируха больно во что-то уперлись, и смысл фразы не долетел до него, оставшись парить в воздухе между ними.

Сирух подул на пальцы и другой рукой схватился за предмет, торчащий из песка. На ощупь это было дерево. Он потянул находку на себя.

Обломок шпалы.

Глаза Сируха расширились от удивления и ужаса. Он бросился копать. Хуртан кричал ему, хватал за руки, но ничто не могло остановить Сируха. Вскоре из песка выглянул искореженный рельс.

— Ладно! — проорал Хуртан. — Ладно! Твоя взяла! Это были поезда! Вверху была железная дорога, и поезда не могли остановиться и рухнули сюда! И все умерли!

— Мы ехали на поезде, — проговорил Сирух, словно не слыша его. — Ехали на поезде, а потом что-то подхватило нас и вознесло вверх. И мы наблюдали сверху. Я просил, чтобы поезда остановились… Ведь там были наши родители.

— Да, ты просил, а я знал, что они все равно умрут, и ничто их не спасет!

Сирух повернул к нему голову.

— Это все неправда. Когда мы очнулись, рядом не было человеческих тел.

— Потому что Морратиоа, или что это было… Это белое и прозрачное сказало, что не может их остановить! И тогда я попросил о другом. — Хуртан задыхался, впервые облекая эти воспоминания в слова. — Я попросил, чтобы их разорвало на куски, и они сгинули в пустыне. И он так и сделал!

— Зачем ты просил об этом?

— Откуда я знаю? Я был ребенком. Мне казалось важным, чтобы всех разорвало на куски. Когда мы летели вниз, с нами летели ошметки тел. Мы бы разбились, но между нами неслась эта белая завеса. Когда мы были у самой земли, она развернулась и опустила нас на землю. А потом мы проснулись и увидели этих людей. Нам все показалось сном.

— Это и было сном.

Сирух погладил рукой покореженный рельс, будто пытался убедиться в его реальности.

— Возможно, мы умерли немножко заранее, — сказал он. — И нечто перенесло нас в эту дикую страну.

Хуртан с тяжело бьющимся сердцем наблюдал за другом и ждал упреков. Он много лет боялся этой минуты. Сирух узнал правду, он обвинит его в ужасной просьбе, брошенной Морратиоа.

Но Сирух ничего не сказал. Он вдруг примирился с окружающим миром; им овладело спокойствие.

— Мне все еще тяжело, — сказал он. — Я не знаю, что реальность, а что нет. Возможно, все так, как ты сказал. Может, прав я. А может, мы все еще спим в вагоне. Нас случайно занесло в страну бредовых сновидений. Нужно быть богом, чтобы разобраться в этой ситуации.

Он медленно встал на ноги, бросил последний взгляд на рельс и обломок шпалы, развернулся и пошел прочь. Хуртан с болью смотрел ему вслед, но не решился пойти следом.

Дружба порождает трусость. Страшно причинить другу боль, куда страшнее — встать на его пути, когда ты уже сделал ему больно, потому что всегда можно сделать еще больнее. Здесь тяжело найти твердую тропу, ведь порой боль возникает именно оттого, что друг, совершив ошибку и признавая себя виноватым, не пытается поправить положение.

Но даже если бы Хуртан упал на колени перед Сирухом и, плача, стал умолять о прощении за свою глупую просьбу и годы молчания, едва не сведшие его друга с ума, это ничем не помогло бы делу. Сирух уже твердо решил, что ему нужно делать, чтобы найти реальность.

Нужно стать богом. Или хотя бы его подобием.

На следующий день торжественно посвященный в правители Сирух собственноручно выколол себе глаза и настоял на том, чтобы его оглушили.

--">