Роман Иванович Веков (Кукуев) - Три сестры мушкетера

потому что приехала сюда из каких-то дальних стран, и именно в ее владениях для меня и окажется настоящий Клондайк, существующий здесь под названием «Деревня Дерзайцы». И я, охваченный азартом Колумба, двинулся какими-то проселками по родимой пересеченной местности и, конечно же, накрутил на спидометр лишнюю сотню верст, может, даже и миль: указывая самый короткий путь к вожделенным для меня Дерзайцам, местные жители махали руками каждый раз в другую сторону.

Бензин кончился посередине бесконечной лужи. Вокруг, кроме нее, были лишь сплошные большие и мелкие болотца, игриво поросшие леском, а в машине у меня, кроме кошачьей еды, — только пачка «Кэмэла», стремительно подходящая к концу по причине моего сугубого беспокойства.

Солнце лезло за лес, в котором уже кто-то завыл. Из болот двинулся туман, а из него, с той стороны, куда я собирался ехать, явился автомобиль системы «джип».

Джип остановился, дверца его открылась, и оказалось, что он принадлежит негру в милицейской фуражке. Тот выбрался из своего вездехода, разгребая воду ногами, обутыми в рыбацкие сапоги, обошел вокруг моей машины, и, наконец, обнаружив в ней меня, спросил:

— Давно кукуешь? — и, не дожидаясь ответа, протянул руку. — Петрович.

— Костя, — сказал я.

— А, чо, Костя, у тебя папы разве нету?

— Есть.

— А как его звать?

— Ну, допустим, Тимофей Валерианович. Жив-здоров, сейчас на пенсии, если вам это интересно.

— Мне все интересно. Я свой вывод делаю — раз папа твой Тимофей, то ты — Константин Тимофеевич, понял?

— Понял, можно сказать — с детства знал. Только вот мне машину кто бы вытащил.

— Ты, Тимофеевич, не спеши. Помочь пострадавшему — святая обязанность каждого человека. Понял? Только я этой новой моды не люблю. Спросишь кого: как звать? — а тебе сразу: Костя, Вася, Петя, Жора, Эдик. Мы ж — русские люди, стало быть, должны величаться по отчеству. Понял?

Мне стало немножко не по себе. То ли это все мне чудится, то ли этот философствующий негр, явившийся из вечернего тумана в среднерусских болотцах, просто псих.

А тем временем он, со словами:

— Трос-то у тебя найдется? — бесцеремонно открыл багажник моей машины и любознательно погрузил в него свою кудрявую голову.

— Товарищ, или, как это теперь, господин милиционер, вы туда не лезьте. Трос у меня под сиденьем, а там — очень хрупкий товар. И вы, знаете ли, не очень-то… Не у себя в ментуре.

Негр совершенно не обиделся:

— Ментуру пропускаем мимо ушей, — сказал он вполне доброжелательно, но из багажника вылез. — Тем более, что она — в далеком прошлом. А я, как тебе было сказано, по отчеству — Петрович. Понял?

— А, извините, по имени?

— Абрам.

— Абрам, стало быть, Петрович?

— Люблю сообразительных. Может, и фамилией поинтересуешься? Я скрывать не буду — Ящиков. Абрам, стало быть, Петрович Ящиков. Слыхал?

— Нет.

— А зря. Меня весь район знает. У меня гостиница своя в Большом! Понял? В Москве, знаешь, Большой театр, а у нас — одноименное село. Песня еще такая есть: «Вот на пути село Большое…» Ты мне трос давай, я сейчас тебя к себе свезу. Я каждый вечер по грязи ездию, постояльцев себе собираю, понял? Народ тут вязнет, а его спасаю. Понял?

Я действительно понял, что деваться от него некуда, и дал ему трос. Он прицепил меня к своему джипу и кое-как вытащил.

Глава 5

Принадлежавшая Петровичу гостиница оказалась небольшой, но вполне приличной. Он открыл мне комнату под номером «один», вошел в нее первым, осмотрел находящуюся там кровать, сел на нее и подпрыгнул, доказывая, что мебель вполне надежная, похлопал рукой по полированной поверхности журнального столика, потом открыл дверь в ванную и с особой гордостью констатировал:

— Обе воды есть. Кто жил — не жаловался. Понял?

Я присел на кровать и понял, что страшно устал.

— Петрович, — тихо сказал я, — а машина?

— Машине, как и гостю — полный сервис, — изрек Петрович и удалился из номера.

Белая северная ночь пребывала за окном. В ее абсолютной тишине где-то очень далеко работавший телевизор в порыве жизнеутверждающего идиотизма крикнул: «Есть такая буква»! — и переключился на другой канал.

Дверь открылась, и в комнату снова вошел Петрович. Лицо его выражало сочувствие.

— Машина? — догадался я.

Петрович --">