Лев Ильич Мечников - Записки гарибальдийца

поверхностный характер: он проявляет проницательность и психологическую точность, давая яркие портреты как отдельных персонажей (к примеру, Наньеллы), так и целых народных групп. Вообще, народ и всё народное его необыкновенно интересует. Это особенно очевидно при описании Неаполя и ярких проявлений жизни этого великого города – фольклора, музыки, религиозности, карнавальности, каморры, его своеобразного народного творчества, в частности, песен, которые неаполитанцы прилаживают к текущему политическому моменту, и триумфальных шествий (при победоносном входе революционной армии в Неаполь они даже внешне подделывают себя «под Гарибальди»).

Среди отдельных и филигранно выписанных портретов выделяются образы священников (Кукурулло, фра Панталео, падре Гавацци), а также женские образы (Санджованнара, Наньелла, Анита Гарибальди, графиня Делла Торре, маркиза Джесси Уайт-Марио). Всем им приданы точные психологические черты.

В отличие от обычных путешественников, Мечников уделяет мало внимания знаменитым итальянским достопримечательностям, и это понятно: он участник военного конфликта. Но и здесь сказывается врожденная любознательность автора, и он доносит до нас описания нескольких городов – в первую очередь, это Палермо и Неаполь, и затем, во время лечения раны, Казерта. Особенно детально представлен Неаполь – его трущобы с трактиром Санджованнары (она выступает как «авторитетный» представитель каморры, несмотря на принадлежность к женскому полу, а также как участник подготовки триумфального вхождения Гарибальди в город), неаполитанские гостиницы и особняки, в одном из которых обитает Александр Дюма, один из главных творцов европейского мифа о Гарибальди.

Мечникову чужд пафос: он во взвешенных формулировках рассказывает как о героизме, так и о трусости и жестокости, в т. ч. проявленных самими гарибальдийцами во время отражения контрнаступления войск Бурбонов под Казертой. Пожалуй, наиболее пафосным выглядит эпизод со старухой, без устали протестующей против конфискации (даже с возмещением ущерба) ее скромного добра при обороне Капуи. В целом большую ценность представляет обширная информация о позиции итальянского Юга во время гарибальдийской эпопеи: показателен рассказ о предпринимателе из региона Абруццо Доменико Флокко, который пришел на помощь защищавшимся гарибальдийцам.

Репортаж Мечникова – это более чем дневник, так как он включает в себя важную документацию по процессу объединения Италии, состоящей тогда из, по сути дела, разных стран, порой легко совмещающихся, но зачастую противоположных друг другу. Русский гарибальдиец, будучи наблюдателем внешним, был, вероятно, более подготовлен для восприятия различий на Апеннинах, чему, вне сомнения, способствовал его лингвистический и культурный багаж, да и страсть к наблюдению и исследованию. Одно из разительных противоречий, им описанных, – это пропасть между менталитетом пьемонтской элиты, военной и бюрократической, и менталитетом южан, в особенности, калабрийцев, которых сам Мечников назвал «дикими».

Эти противоречия в культуре, психологии, образе мышления привели к разного рода последствиям, в том числе, к возникновению южноитальянского бандитизма, ставшего язвой объединенной державы, может, и залеченной, но еще не объясненной во всей ее драматической полноте.

Последние страницы репортажа Мечникова – еще одно прямое свидетельство взаимного непонимания между Пьемонтом и Калабрией, и шире, между Севером и Югом. Его эпилог, с одной стороны, закрывает историографическую полемику, но с другой стороны – дает пищу новым дискуссиям.

Россиянин выявляет значительное присутствие иностранцев в гарибальдийском движении, в первую очередь, – поляков и венгров, а также совершает попытку вскрыть их характерные, часто противоположные черты.

В целом можно сказать, что его острый взгляд наблюдателя обращен, в первую очередь, на региональные особенности населения Южной Италии, однако подобный подход присущ ему при зарисовках гарибальдийцев-добровольцев, выходцев из Тосканы, Ломбардии, Абруццо, Калабрии, Сицилии.

На первом плане всегда остается человек, но при этом от Мечникова не ускользает и пейзаж местности, как природный, так и исторический.

Попав в Палермо, автор отмечает улицы, заваленные развалинами домов – результат артобстрела бурбонской армии, каравшей восставшую сицилийскую столицу. В Капуе он описывает --">