Михаил Гаврилович Воронецкий - Новолунье

Воронецкий Михаил. Новолунье

Повесть

Верховье

Беспредельная тишина сибирской зимней ночи. Застыли белые от куржака деревья на берегу, застыла луна над головой, застыли столбы дыма над избами. В глубине степи темнеет полоска Джойского хребта. А тут, под боком, сверкает торосами Енисей, а за Енисеем растеклась тайга…

Но в придавленной сугробами деревушке чувствовалась запрятанная за бревенчатыми стенами жизнь. А белесо отсвечивающие столбы дыма над трубами напоминали о тепле, которое не иссякнет до утра: печи в сильные морозы в избах топятся всю ночь — кто проснется среди ночи, тот и подбрасывает дрова.

Такой всегда встает в моей памяти маленькая деревушка Чибурдаиха, в которой прошло мое детство.

Жили мы на краю света, или, как говорил мой дед, у черта на куличках: до ближних городов — Минусинска или Абакана — ехать лошадьми неделю, а до Красноярска и за месяц не добраться.

До войны в Чибурдаихе самыми распространенными были две фамилии: Кузькины и Воронецкие. Мой дед по отцу и его старший брат приехали из России в Енисейскую губернию в тринадцатом году. Дед этот утонул еще до моего рождения. Мой отец и его братья жили скудно, перебиваясь случайными заработками, в основном сплавом леса. После коллективизации Кузькины, не имевшие никакой собственности, пошли в гору: отец мой выдвинулся в председатели, Иван стал избачом, Матвей проявил себя в завхозах, Антон возглавил плотницкую артель, Дмитрий — бригаду, а младший, Николай, стал красным командиром. Все партийцы, и ушли на войну добровольцами. Почти все полегли в декабре сорок первого под Москвой...

Род Воронецких, беспокойных и горячих людей, перевелся как-то уж слишком скоро и подчистую. Сейчас в тех местах и фамилию-то эту, наверное, помнят только потому, что над могилой одного из Воронецких в Шушенском стоит обелиск.

Воронецкие в Чибурдаихе появились из Шушенского а в Шушенское, как рассказывал дед, основатель этого рода пришел откуда-то с северо-востока, не то с Витима, не то с Илима.

— Но было это давненько, — говорил мой дед по матери,— еще чуть ли не при императрице Екатерине.

Спустя годы наткнулся я на документ из архива бывшей Усть-Киренской воеводской канцелярии, где подтверждался факт переселения Воронецких на Верхний Енисей.

История рода Воронецких меня интересовала потому, что из него вышла моя бабушка по матери Софья Яковлевна.

Почему наша деревня называлась Чибурдаиха — никто не знал.

Неподалеку от Чибурдаихи лежало еще три деревни: вниз по течению, как раз напротив Шушенского, — Жинаево, а вверх по Енисею — Шоболовка и Монастырка, Чибурдаиха соседствовала с Мерзлым хутором.

Деревня Жинаево, что пряталась за горой Февральской, представлялась нам если не городом, так уж во всяком случае огромным селением.

Да она и была такой на самом деле. Позднее я узнал, что жинаевский колхоз имел полтысячи рабочих рук, — и это-то после стольких лет войны! А сколько же было там мужиков и парней до войны?

В нашей деревне люди из Жинаева появлялись крайне редко — либо это был участковый врач, либо какой-нибудь старикашка, приценивающийся к лодке — приценивающийся иногда для вида, а на самом деле присматривающийся, нельзя ли потом, ночью, уплавить эту лодку задаром.

Порой на острове Ойдовском, примыкавшем к деревне, появлялась ватага жинаевских подростков. К нашим рыбачьим местам они подходили бесшумно. А надо сказать, что «самые счастливые» рыбачьи места почему-то всегда были в дальнем конце острова. Считалось, чем дальше от деревни, тем больше в протоке рыбы.

Туда обычно и забирались мы, ребятня, с удочками на целый день. Там нас и накрывали жинаевские.

Если с нами не было парней постарше, встреча с жинаевскими оканчивалась более или менее благополучно. У нас отнимали удочки, рыбу, давали по две-три оплеухи и отпускали.

Но если на рыбалке оказывались старшие, то обязательно вспыхивали ссоры.

То же самое случалось (причем гораздо чаще) и на меже, разделяющей поля жинаевского и нашего колхозов. На пахоту, на сенокос и жатву выезжали всегда артелью — знали, при встрече с жинаевскими может быть потасовка. Если кто-то из жинаевских замечал возле межи наших колхозников, тут же бежал на свой стан, собирал кого можно, и вскоре толпа валила к меже.

Шли жинаевцы молча, без задорных частушек. Частушками обычно --">