Наталья Викторовна Ким - Mainstream

наедине.

— А вот Георгий Александрович помоложе да и не пил совсем. Он тебе поможет. Как, Гоша?

— Не вопрос.

— Тогда поехали, — Лиза разглядела через тонированное стекло, как стайка журналистов наблюдает за их погрузкой в Дмитриевский джип. Теперь уж точно не отмоешься…

Только когда Гоша вошел в квартиру, Лиза поняла, какой там бардак. Пол, стол, кресла, диван — все было завалено газетами, журналами, распечатками, макетами, набросками, рисунками, фотографиями, сумками, перчатками. И это она еще в кухню не заглядывала: там давно уже была только одна относительно чистая кружка, из которой Лиза пила по вечерам чай. Остальная посуда томилась в ожидании помывки в раковине: она никак не могла заставить себя навести здесь порядок, поэтому даже смотреть остерегалась в сторону мойки.

Из прихожей в комнату вела тропинка (между двумя десятками пар сапог), которая разветвлялась в районе книжного шкафа: одна ветка шла к дивану, другая — к компьютерному столу. Музыкальный центр пристроить было решительно некуда.

Лиза подумала было насчет подоконника, но вовремя заметила, что между портьерами торчит чей-то рыжий хвост: она спихала к окну все свои плюшевые игрушки.

— Может, выкинуть эту фисгармонию? Все равно ставить некуда… Мне компа вполне хватает.

Дмитриев отодвинул ногой несколько пар сапог и поставил коробку на пол.

Сейчас он уйдет и все закончится. Не друзья, не враги. Просто люди, которые знают друг друга несколько лет, здороваются на ходу по привычке, обмениваются дежурными любезностями, если случайно оказываются в одном лифте.

Продержаться надо было всего пару минут. До тех пор пока не хлопнет дверь. Чтобы не наделать глупостей, Лиза подошла к окну и поправила штору. Дверь все не хлопала. Дмитриев что-то поднял с пола. Зашуршал ватман. Лиза обернулась. Когда она вытряхивала вещи из шкафа, сверху свалилось несколько скатанных в рулон старых рисунков. Гоша их разглядывал:

— Это я?

— Где?

Он показал Лизе свой портрет.

— Это я случайно… Натурщиков не было, а выставляться надо… — делать портреты с фотографий в художественном училище считалось моветоном. Так что было от чего засмущаться.

— Тут дата. Восемь лет назад!

— Я же говорю: в художке всегда натурщиков не хватает, пришлось содрать с фотографии. Я нечаянно… — Костин портрет лежал в папке за книжным шкафом, и это было хорошо. — Уходи пожалуйста, а то я сейчас заплачу.

Дмитриев смотрел на нее так, как будто видел впервые.

Две минуты, которые Лиза собиралась продержаться, закончились. Слезы текли сами собой.

— Я должен был понять… — Гоша целовал ее слезинки.

— Что поделаешь, не всем же быть понятливыми…

Лиза спрятала лицо под Гошиной курткой. И тоже не понимала, почему слезы не останавливаются. «Это плачу не я, — мысли, как обычно, были ясными. — Кто-то плачет внутри меня».

— Послушай, — она говорила скорее для себя, чем для него, — нет никаких причин, чтобы мы были вместе.

— Я разговаривал с твоей мамой.

— Кто ее просил?! — слезы моментально закончились.

— Я. Я просил. Мне надо было с кем-то поговорить. Не с тобой же. Ты ведь бросишь трубку. Ты ведь уверена, что тебе никто не нужен. И авторитетов для тебя нет. Поэтому можно поступать только так, как тебе вздумается.

— Не смей читать мне мораль! Ты сам всех ломаешь через колено и, если надо, идешь по трупам.

— Да. Поэтому я знаю, что говорю. Поверь, это гораздо труднее, чем кажется сначала.

— Общие фразы. О чем ты говорил с мамой?

— О том, какая ты славная, красивая и талантливая девочка.

— И ты решил, что ее можно втянуть в эту историю? Она ведь верит, в разумное-доброе-вечное. Не то, что ты. И не то, что я.

— Нет. Просто хотел поговорить с кем-то, кто думает так же, как я. Я тебя недооценил. Просчитался. Не думал, что так привяжусь к тебе. Когда ты… — его лицо передернулось. — Готов был всех поубивать. Уехал от греха подальше. А потом понял, что все это значения не имеет. Когда вы чуть оба в машине не сгорели.

Лиза покачала головой, помолчала.

— Все-таки у меня концы с концами не сходятся. Я уже настроилась с тобой расстаться. Поэтому не знаю, как на это все реагировать.

— Я тебе подскажу, — голос у него стал вкрадчивым. — Можно броситься ко мне на шею, поцеловать меня… тоже желательно.

— Да? Я сейчас брошусь, а ты через десять минут скажешь, что тебя Зелинский заждался, и уедешь.

— Мишка уже --">