Вацлав Вацлавович Михальский - Мир тесен

чувствовал прилив жизненных сил. «Последний мой Новый год встречаю», — уверенно подумал он, и сердце его не сжалось от страха. Он выпил ещё стаканчик и совсем подобрел. Фёдор скромно, но настойчиво терся о его ноги.

— Ладно, хучь ты и тварь, а всё ш таки празднуй! — сказал ему Иван Иванович и бросил хороший кусок гусятины.

Фёдор заурчал от удовольствия и понёс мясо в уголок. Петр Иванович произвёл на столе, полный переворот и потребовал спустить его на пол. Прадед отнёс его на одеяло и сам уселся с ним рядом. Они стали катать друг дружке рассыпанные по одеялу мандарины, и им было очень весело.

Около двух часов ночи старик выпил ещё стопочку и решил, «что дитю спать время». «На воздух надо его вынести, подышит — и сразу сон сморит», — глядя на разыгравшегося правнука, сообразил Иван Иванович. Голову Петру Ивановичу он укутал двумя косынками и пуховым платком, обернул его в одеяльце, сам накинул полушубок, надел калоши и понес «дитё» на воздух. Петр Иванович, до этого такой веселый, на воздухе стал орать благим матом. Иван Иванович и пел и плясал ему, но ничего не помогало пока не обнаружил случайно, в чём дело. Дело было простое — он закутал Петра Ивановича так неловко, что обе его ноги торчали голые «на воздухе».

Едва старик разобрал постель и положил в неё Петра Ивановича, тот мгновенно затих и уснул. Иван Иванович лег рядом, прикорнув его, теплого, к своему ребристому боку. Заснул быстро. Спал крепко. Во сне видел свою молодость. Видел, как поил коня лет шестьдесят тому назад, конь фыркал, старался процедить густую от ила желто-серую воду. Проснулся оттого, что под боком стало мокро. Пощупал рукою — так и есть. Открыл глаза и сощурился — так ярко было в комнате. За ночь на стеклах намерзли белые узоры, и теперь солнышко оттаивало их, и уже был виден посреди окошка желтеющий кружок. Комната успела выстудиться, и воздух в ней стал прохладный и бодрый. Старик лежал на спине, глядел в чистый белый потолок, и на душе у него было покойно и светло. Он думал о сыне, погибшем на войне, думал о том, как это хорошо получилось, что сын оставил ему внука, Ваньку, а то бы не было сейчас Петра Ивановича, и вообще весь их корень сошёл бы на нет. Думал о том, что внук Ванька молодец: выучился на агронома и жену хорошую взял.

Он не вставал, боясь разбудить правнука, но тот уже и сам проснулся. И лез прадеду на грудь, улыбался и кричал: «Хыка!» И они стали целоваться на радостях. Фёдор, пригревшийся в ногах, встряхнулся и сел умываться. Умылись и хозяева.

— Глянь, как солнышко светит, пойдём погуляем. Тпруа! — предложил старик. Петр Иванович согласился, «тпруа» он любил. Помня о ночном конфузе, прадед надел на него двое штанов — голубые и красные, обул его в ладные валеночки, поверх пальто повязал пуховой платок, словом от Петра Ивановича один нос остался. Фёдор уже скребся у двери.

На улице было так ослепительно, что, выйдя за порог, все трое зажмурились. Радужная морозная пыль, поднимаясь от земли, сверкала между чёрными стволами яблонь. Снег лежал чистый, сухой, крепкий. Небо было голубое и ясное, и все вокруг было далеко видно. Сквозь голые сады усадеб было видно, как на Тереке крутились громадные дощатые колеса, увешанные ведрами, и одно из ведерок, цинковое, вспыхивало на солнце. Колеса эти вращал течением Терек, весной и летом они поднимали ведерками воду в усадьбы, а сейчас желоба из-под них были убраны, ведерки забыли снять, и они, подымая воду, выливали её обратно в реку. Глядя на эти колеса, старик вспомнил о том, что они точно так же вертелись тем летом, когда его единственный сын Егорка впервые пошёл по зелёной траве в этом саду: вертелись они и тогда, когда Егор уходил от родного порога на фронт, и теперь вертятся. «Много воды утекло, — подумал Иван Иванович, — и всё течет, течет…»

Фёдор подбежал к ближней яблоне и, выгнув спину, стал точить о её ствол когти. Иван Иванович опустил правнука наземь, держал его за руку. Выгибаясь, Фёдор глядел на Петра Ивановича зелёным пронзительным глазом. Петр Иванович бросил руку прадеда и… раз! два! три! зашагал к Фёдору. И всё вокруг переменилось, ожило: яблони протянули на помощь мальчику свои ветви, снег расстелился на его пути снежинка к снежинке, маленькое зимнее солнце плясало от удовольствия, видя, как Петр Иванович делает свои первые неуверенные шаги по земле.

— Вперед! Вперед, Петр Иваныч! — восторженно хрипел прадед.

Петр Иванович оглянулся на него и тут же --">