Олег Валентинович Суворов - Любовь Сутенера

машинально поднялся и как лунатик направился к бару. Виктория подозрительным взглядом проследила за моими неуверенными телодвижениями, но промолчала. А ведь в любое другое время непременно преградила бы мне дорогу, решительно заявив: «Тебе уже хватит!»

Самое забавное, что именно это соображение несколько охладило мое неистовое желание выпить. Получается, что ей теперь уже действительно все равно — «хоть до смерти упейся»? Ну уж нет, назло ей — не буду! Я вновь плюхнулся на диван и в отчаянии схватился за голову.

Тем временем Виктория застегнула большую дорожную сумку, встала посреди комнаты и осмотрелась по сторонам:

— Кажется, ничего не забыла?

— Давай хоть трахнемся напоследок, — неожиданно для самого себя жалобно попросил я. — Не можешь же ты меня оставлять в таком состоянии, ничем не утешив!

Честно говоря, я ожидал, что меня немедленно пошлют куда подальше, однако случилось нечто неожиданное. Виктория внимательно посмотрела мне в глаза, и в ее прежнем злом взгляде словно бы что-то дрогнуло. Кажется, мой угнетенный вид наконец-то на нее подействовал.

— Ты что — действительно этого хочешь? — после недолгой паузы спросила она.

— Очень хочу! — немедленно загорелся я, но не столько желанием, сколько надеждой на последующее прощение — и распаковку вещей. В конце концов, как еще можно примириться с женщиной, если не напомнить ей о прежних нежностях?

— Ну, ладно, — решительно кивнула Виктория, после чего, словно бы почувствовав мое настроение, добавила: — Только быстро — и безо всяких там нежностей.

— Но почему…

— Или ничего не будет! — Задрав юбку, моя жестокая возлюбленная присела рядом со мной на диван и проворно стянула колготки вместе с трусиками. — Ты чего ждешь? — спросила она чуть погодя, ложась на спину и раздвигая ноги, полусогнутые в коленях. — Надевай презерватив и действуй!

— Но так сразу у меня не получится, — кое-как приспустив брюки и растерянно глядя на своего понурого друга, пробормотал я, — приласкай меня хоть немножко…

Виктория с недовольной миной на лице присела рядом, сделала несколько умелых пассов рукой и даже чуть-чуть поласкала языком, но результат оказался нулевым.

— Ничего у тебя сегодня не получится! — решительно заявила она, вставая с дивана и быстро одеваясь. — Пить надо меньше, сколько раз тебе говорила!

— Но, подожди…

— Нечего мне ждать — и незачем. А если уж очень захочется, то всегда можешь вызвать любую из наших девчонок — как уже много раз делал в мое отсутствие.

— Но я хочу только тебя!

— Поздно, господин Кандратов, поздно!

Я еще пытался ее как-то удержать, неуверенно хватал за руки, что-то пьяно лепетал, уже стоя в прихожей, но Виктория была неумолима. И только напоследок, когда я понуро облокотился на косяк распахнутой настежь двери, обернулась и крепко поцеловала меня в губы.

— Прощай, Серега, — и счастливо! Возможно, я тебе еще позвоню или напишу из Америки.

Это было не только слабое, но вообще никакое не утешение, поэтому я лишь тяжело вздохнул и, заперев за ней дверь, какое-то время еще прислушивался к стуку ее каблуков по лестничной площадке. Потом хлопнула дверца лифта — и все…

Я тяжело побрел обратно к любимому дивану, по пути все-таки заглянув в бар и захватив оттуда полупустую бутылку мартини — любимого напитка Виктории. Вообще-то мне сейчас больше всего хотелось выпить виски, однако я исходил из одного элементарного соображения. Когда вы расстаетесь с женщиной, которая вам долгое время была дорога, то надо немедленно ликвидировать все следы ее пребывания в вашей квартире, чтобы потом, периодически натыкаясь на забытые ею вещи, не впадать в самую чёрную меланхолию. Именно поэтому я решил сегодня же допить это чертово розовое мартини, думая про себя примерно следующее:

«Тихо, тихо, кыш, волна желания! Сегодня я лучше понежусь в волне опьянения — и пропади оно все пропадом!..»

Однако сделать это мне помешал телефонный звонок, с которого, торжественно выражаясь, и начался новый этап моей биографии — при том, что не успел еще толком закончиться прежний! Впрочем, именно эта стремительная смена событий и спасла меня от тяжелейшей депрессии, которая бы непременно наступила на следующее утро. Страшнее похмельной депрессии, наверное, только кома.

Звонила Катюха — та самая профессиональная содержанка из провинции, о которой я много рассказывал в предыдущей книге. В --">