Виктор Пасков - Детские истории взрослого человека

«Точь-в-точь паук, — брезгливо подумал отец. — И в кого он такой уродился?»

Вторник

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Девятого сентября тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года Александр проснулся в семь часов утра. Его разбудила сестра, вылив ему на подушку кувшин холодной воды: с днем рождения. Ритуал был обязательным, поэтому он даже не пытался протестовать. На самом деле он родился десятого, но мать с отцом всем говорили, что девятого^[1], потому что… да они сами не знали, почему.

Некоторое время он лежал в кровати, рассматривая солнечный треугольник на стене и с наслаждением, под самый корень, до крови, сгрызая ногти на трех пальцах: большом, указательном и мизинце. Он уже две недели ждал, пока ногти отрастут, и пока кусал только кожу вокруг них.

На завтрак были блинчики с вареньем. Он съел их с таким же энтузиазмом, с каким съел бы, скажем, подошвы своих сандалий. Все вокруг были уверены, что блинчики — его любимое блюдо.

Когда дело дошло до подарков, Александр постарался порозоветь от удовольствия; ему это удалось. Для большей убедительности он перекувырнулся на кровати вперед и назад — выражение искренней, ничем не приукрашенной детской радости. Поводом для нее были «Упражнения и маленькие этюды для скрипки» Конюса (подарок отца), толстая книга с глянцевой обложкой и странным названием «Открываем Индию» (подарок матери) и глупая, совершенно бестолковая игра «Не сердись, дружок» — подарок сестры. Это инфантильное создание было не в силах понять, что последнее, что пришло бы в голову человеку пяти лет от роду, исполняющему этюды Конюса и читающему книги — это играть в «Не сердись, дружок». Хотя какая разница. Воспитание и врожденное чувство такта не позволили Александру высказать свое мнение вслух, а мнение заключалось в том, что его сестра — глупая, примитивная, лишенная малейших проблесков ума клуша.

Самым приятным в дне рождения было то, что сегодня Александра никто не будет заставлять играть гаммы во второй позиции. До второй позиции он добрался, ведомый глубокой ненавистью к скрипке. Как-то раз ему сказали, что у скрипки есть душа. Если это так, значит, скрипку можно ненавидеть, и самый верный способ унизить ее — ею овладеть. Инструмент становился все более смирным и послушным, и уже не за горами был день, когда он сдастся окончательно. Этот день станет днем рождения Гения. Пока что Александр был обыкновенным вундеркиндом.

Но сегодня он не будет играть гаммы, не будет читать перед подругами матери обязательные пять страниц из «Кристиана Ваншаффе», не будет до умопомрачения зубрить с сестрой диалоги из учебника по французскому: «Вуаси ун гарсон. Сет гарсон с’апель Александер. Вуаси ун фий. Сетт фий с’апель Ивонн. Се з’анфан сон фрер э сёр».

Сегодня день свободы.

После завтрака он вежливо попросил у матери разрешения поиграть на заднем дворе. Разрешение было дано, но в обмен на обещание, что он ни при каких обстоятельствах не будет общаться с этим хулиганом Митко. Сыном Фросы. Он и так не стал бы с ним общаться, потому что считал его дегенератом, чья фантазия исчерпывалась набором нехороших слов. Подобное было не во вкусе Александра.

Улучив момент, когда мать повернется к нему спиной, он сунул палец в нос, извлек оттуда соплю и нежно обнял мать сзади, вытирая соплю о ее фартук. Вот так. Никто не может безнаказанно диктовать ему нормы поведения.

Мать ласково погладила его по голове и взволнованно сказала: «Мой хороший».

«Санкта симплицитас», — подумал Александр, потом отошел в угол, где стояла скрипка, открыл футляр и плюнул на ее корпус цвета поноса. Этого никто не видел.

На заднем дворе было пусто. Осеннее солнце еще припекало, в соседнем доме Фроса отчитывала своего сына.

Черепаха Спаски медленно ползла по теплым камням, качая головой вправо-влево, как заводная игрушка. Ее звали Гого. Если бы ее звали не Гого, ее бы наверняка назвали Тортилла. Люди любят давать домашним животным самые нелепые клички.

Александр назвал бы ее Альфа, Бета или Гамма. Он бы выбрал кличку, которая ничего не значит и не вызывает ассоциаций. Никакой персонализации — идеально для черепахи (если бы он вообще решил ее как-то назвать).

Минут пятнадцать он просто следил за ее неспешным движением, размышляя, по какой прихоти природы этому существу дано прожить сто пятьдесят лет. Затем сел на корточки, подобрал с земли палочку и осторожно --">