Борис Васильевич Изюмский - Девять лет

на руках, сказала: — Чемпион школы по гимнастике!»

Это было уж слишком! «Не устраивай цирк!» — прикрикнул он тогда, а она, быстро став на ноги, сказала: «Папунь! Понимаешь, я вам буду помогать. Вы всё считаете меня ребенком, а я уже взрослая. И сама должна решать свою судьбу. Ты же, помнишь, говорил: «Плох кузнец, который боится искры». Верно?»

Подскочила к нему, чмокнула в щеку, и… вопрос был решен.

Во дворе раздались возбужденные крики: нападающий «Торпедо» поставил мяч для одиннадцатиметрового штрафного удара.

— Леокадия! — позвал отец.

Лешка забила гол и под восторженные крики соратников величественно удалилась с поля боя.

На лестничной площадке, увидев трехлетнего карапуза, уперлась руками в колени, присела и серьезно сообщила ему:

— Я тебя съем!

Малыш, ни секунды не колеблясь, присел точь-в-точь как Лешка, глядя на нее из-под очень широкого козырька фуражки, убежденно ответил:

— Нет, я тебя съем.

Лешка одобрила:

— Молодец! Не теряйся! — и побежала дальше.

Мать посмотрела на нее укоризненно поверх очков.

— Ты что ж, опять позавтракаешь кое-как? Вставала б на полчаса раньше.

…Правду сказать, вставать рано Лешке было очень трудно. Поспать она, ой, как любила! Стоило ей только прикоснуться щекой к подушке, как они вместе проваливались во тьму. Потом хоть из пушек стреляй над ухом — Лешка отоспит положенные ей часы. Недавно она купила будильник и, как только по утрам он начинал противно трещать, вскакивала, несколько секунд стояла возле постели, покачиваясь, с закрытыми глазами. Наконец накидывала халат и бежала умываться.

С красными босоножками у нее были особые отношения — незатухающей вражды.

Их приходилось чинить каждый вечер, на железном листе у печки приколачивать то набойки, то ремешки, и утром босоножки с притворным покорством ждали ее.

Но вот и улица и поток спешащих на работу.

Хорошо встать вот так ранехонько, и пройтись по свежему воздуху, и почувствовать себя частицей этого потока. Путь лежит мимо деревянного забора городского парка с густыми зарослями маслин, мимо коттеджей под черепицей, мимо подсолнухов, подвязанных, как при флюсе, платками — чтобы воробьи не выклевали семечки, — мимо дома паркетчика Самсоныча, старинного папиного знакомого, который тоже был в партизанском отряде.

Самсоныч с порога машет Лешке рукой:

— Привет рабочему классу!

А «рабочий класс» в комбинезоне, независимо помахивая черным чемоданчиком, отстукивая каблуками босоножек, идет и идет себе к заводу.

Утренняя степь прохладна и нежна. Иней лег на полынь, на красноватые листья чабреца. Все чаще попадаются Лешке девчата из бригады.

С Верой они встретились у заводской проходной. Обнялись, на мгновение прижались щеками друг к другу, немного постояли — время разрешало. Лешка простить себе не могла, что не уследила за Верой и та познакомилась с этим «типом» Иржановым. Ревнивое чувство подсказывало ей, что Вера уже влюбилась, уже в опасности, и поэтому она спросила строго:

— Ну, видела своего рыцаря?

Вера дружелюбно посмотрела из-под светлых неровных бровей, улыбнулась:

— Видела.

— Слушай, ты мне это прекрати! — потребовала Лешка.

Перепрыгивая через канавы, трубы, они подошли к главному корпусу комбината и по витой лестнице взобрались на самую его верхушку. Здесь каменщикам предстояло класть вентиляционные фонари, а подсобницам Юрасовой и Аркушиной подносить кирпичи.

Сверху видны необозримые колхозные поля, подступающие к заводам комбината, синее море вдали, а поближе, во дворе, — тысячекубовые резервуары.

«Напрасно нам не разрешают работать каменщиками, — думает Лешка. — Дай только мне в руки мастерок, я покажу, как надо набрасывать раствор, закладывать углы и столбы, пожалуйста! Ну ничего, после института построю здесь недалеко Дворец культуры с зимним бассейном».

— Начали, девоньки! — раздался голос бригадира Нади Свирь.

Надя сильная, с высокой шеей, голенастая. Такими обычно изображают метательниц диска. У Нади правильные черты лица эллинки, зеленая, в известке, косынка едва прикрывает ворох выгоревших на солнце светлых волос, жесты широки и независимы. В бригаде у Свирь пятнадцать девчат. «Сто пятьдесят лет образования», как говорит она. Здесь и язвительная, бесстрашная Аллочка Звонарева в больших очках, с волосами цвета апельсиновой корки; и вечно --">