Фигль-Мигль - Тартар, Лтд.

просыпался поздно, то шел гулять или читал что-нибудь дома. Часы для нужд прохожих были размещены по всему городу. В прочих случаях я искусно управлялся со своим Брегетом.

В коридоре я натолкнулся на подростка, сына соседей. Его родители ненавидели меня с тех пор, как подслушали, что мы разговариваем о Летове и Ал. Ф. Скляре, а может, еще раньше, увидев мои зимние ботинки или кого-то из моих гостей. Их вымученная вежливость, все жалкие ухищрения, к которым обычно прибегает этот сорт людей — то, что называется интеллигенцией, местное третье сословие, — меня коробила. Они ошибочно полагали, что вежливость существует для того, чтобы скрывать неприязнь, тогда как вежливость ничего не скрывает — она демонстрирует. Ее цель в ней самой, в самодостаточности простейших движений и слов. И лучше не произносить положенные фразы вообще, чем делать это с таким кислым видом.

Я выжидал, тайком давая бледному отроку книги Селина и Генри Миллера. У меня в запасе была вся его будущая жизнь, я мог не торопиться. Это родители исчерпали запасы терпения и подручных средств, их время истекло и больше не вернется. Человек, в ряду других животных, плохо поддается дрессировке, по крайней мере, в том объеме, который представлялся идеальным этой бедной чете. Коротая одинокую старость, они, может быть, заведут себе песика, который заступит освободившееся место, приняв на свои слабые плечи их бесчеловечно гуманную доктрину.

— Здравствуй, Боб, — сказал я на ходу.

Я купил газету и развернул ее прямо на улице, у киоска. Законопроект… переговоры… Газпром… налоговая… суд над судьей… банкротство… Хроника: пожар… партия героина… увечья… Нелепая смерть. Вчера на авеню Двадцать Пятого Октября погиб в результате несчастного случая режиссер, ближайший друг… трагически… водитель скрылся… возможная причастность… ранее связанной с троцкистами… свидетели… надежды на успех расследования… предполагаемый успех последнего фильма «Тартар, Лтд.»… Далее шла обычная, вздорная журналистская отсебятина.

Вот как бывает забавно, подумал я. Плащик, фильмик, глаза. Я тоже вечно гоняю в воображении какие-то клипы и фильмы. Как вам такой сюжет: самоубийца делает попытку за попыткой, и так, и этак, ничего не выходит, он травится слабительным, вешается на гнилой веревке, бросается под поезд, который накануне отменили; даже умереть трудно, когда руки растут из жопы. Он плачет от злобы и понимает, что жизнь еще хуже, чем он думал, он уже сходит с ума, он маньяк… На самом деле он давно умер и попал в ад, эти повторяющиеся неудачные попытки придумывает клерк в адском офисе. В конце концов адский клерк получает выговор за садизм, а самоубийцу отправляют обратно в жизнь, чтобы он имел возможность что-то исправить в себе и окружающем. Надо видеть лицо этого бедняги. Все же в аду он кое-чему научился, он опять начинает убивать — только теперь других и удачно. На его счету сто человек, а он все равно несчастен и при помощи спиритизма пытается войти в контакт со своим адским клерком, но тот все еще дуется из-за полученного выговора. И тогда…

Нет, я не брежу, я так веселюсь. Это моя манера развлекаться. Я вообще люблю развлечения: по воззрениям пессимист, в жизни веселый и зачастую легкомысленный. Никакого ада нет, между нами, поскольку для того, чтобы получить нечто, нужно верить хоть во что-нибудь. Во что я верю? В бренность, конечную бесцельность. В то, что вода мокрая. Опыт знает, что вода превращается в пар или лед, не меняя своей сущности. Опыт есть цепь наблюдений, чувства наблюдающего изменчивы, данное в ощущениях никогда не станет предметом веры. Предмет веры — нелепость, облагороженная верой же. Тьфу.

Раз уж я потащил вас на экскурсию по паноптикуму, будет несправедливо обойти Собакевича (тем более все равно по дороге). Получивший свое погоняло по причине астрального сходства, Собакевич был фигурой если не загадочной, то в полной мере колоритной: друг друзей, душа тусовок, автор книг и картин, до сих пор не написанных, но все эти годы обсуждавшихся в кругу адептов, — кем он видел себя сам? Перед одними он представал художником, перед другими — поэтом, для третьих держал в запасе мудрую улыбку брачного афериста. В его шкафу всегда имелось несколько хороших модных костюмов на случай четвертой роли: преуспевающего дельца с душой, уязвленной современным искусством. У него были связи, но своих богатых почитателей он нам не показывал: так для всех --">