Юрий Михайлович Чернов - Земля и звезды: Повесть о Павле Штернберге

Юрий Чернов ЗЕМЛЯ И ЗВЕЗДЫ ПОВЕСТЬ О ПАВЛЕ ШТЕРНБЕРГЕ

Юрий Чернов принадлежит к поколению, встретившему свое совершеннолетие в окопах Великой Отечественной войны.

Первая книга писателя — «Русский солдат» — была напечатана в типографии армейской газеты «Боевая тревога» на фронте. За нею последовали поэтические сборники «Разведчики весны», «Маршевые роты», позднее появились повесть «Последняя победа», рассказы «Отец и сын», «Курган над Иволгой». Ю. Чернов написал ряд книг о трудных буднях современников — «Ночная смена», «Разлуки и встречи», «Разъезд Стофато», «Костры».

В последние годы писатель обратился к исторической теме. Повесть «Верное сердце Фрама» воскрешает драматические страницы жизни полярного исследователя Георгия Седова. Повесть «Любимый цвет — красный» посвящена видному деятелю Советского государства В. П. Ногину и вышла в серии «Пламенные революционеры» в 1970 году.

Стихи и проза Ю. М. Чернова издавались на языках народов СССР и переводились на иностранные языки.

Новая повесть писателя «Земля и звезды» рассказывает о жизни выдающегося русского революционера и астронома П. К. Штернберга.

Тою же твердой рукой, которой поводил он свой большой телескоп, разыскивая на пределах видимого мира далекую туманность, наводил он и какое-нибудь шестидюймовое орудие, нащупывая надвигающегося близкого врага. Такое сочетание мне привелось встретить только в одном человеке, да что-то не приходилось и читать, если не обратиться снова к одному из гигантов человечества, к Микеланджело, тою же рукой изваявшего Давида, Моисея, создавшего чудеса живописи Сикстинской капеллы и наводившего с бастиона в саду Боболи пушки на врага, обложившего Флоренцию.

К. А. Тимирязев

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Красная Пресня

И этот год

                 в кровавой пене,

и эти раны

                  в рабочем стане

покажутся

             школой

                     первой ступени

в грозе и буре

                    грядущих восстаний.

Вл. Маяковский

I

Телеграмму о выезде из Берлина Павел Карлович не посылал. Не хотелось никого беспокоить, да и неясно было, что там, в последекабрьской Москве, происходит. По мере приближения к ней нетерпеливое желание все узнать, во всем разобраться возрастало. И тревога — тоже.

Невеселые слова упрямо сверлили сознание: «Иных уж нет, а те далече».

Он поглядел в окно: в полуверсте от железной дороги дремала засыпанная снегом деревушка. Над избами медленно плыли жиденькие дымки. Людей не было видно. Одинокая санная колея терялась в сугробах.

«Иных уж нет, а те далече», — повторил Павел Карлович и подумал, что, может быть, лишь на расстоянии все рисуется в черных красках. Много ли поймешь из сбивчивых, неполных и противоречивых сообщений иностранных газет?

Провести за границей без малого год — дело нешуточное. Сколько воды утекло в Москве-реке? А баррикады, пожары, пушки на Пресне…

Вагон качнуло, громко лязгнули буфера. Сосед Павла Карловича, задремавший после завтрака, открыл глаза. Он сладко причмокнул, затряс головой, прогоняя сон.

— Скучать изволите? — он потянулся, жмурясь от удовольствия. — А я — в объятиях Морфея. Так бесцеремонно. Фу!

Сосед по купе был полный, подвижный, самозабвенно-говорливый мужчина, присяжный поверенный по профессии, лечившийся на немецком курорте в Бадэльстере. Свою неутолимую жажду доказывать, вспоминать, спорить он обрушил на молчаливо-замкнутого Павла Карловича. К счастью, утром, за завтраком, словоохотливый сосед уступил другой своей слабости. Он извлек из саквояжа нарядную картонную коробку со множеством тесных отделений, в каждом из --">