Леонид Георгиевич Прожогин - «... И места, в которых мы бывали»

ее берегу. Я вроде бы все оценил и сделал правильно, но тут-то и подстерегла неожиданность.

Маруська, до сих пор безукоризненно послушная, вдруг встала, уперлась — и ни шагу дальше. Не кобылка, а ослица упрямая. Я дергал, дергал поводья — результат нулевой. Тогда протянул руку и сорвал с подвернувшейся рябинки ветку, переложил «тозовку» в левую руку и совсем невежливо стегнул Маруську этой веткой. Она захрапела и рванула вперед галопом. К этому аллюру я не был готов и чуть не свалился с седла. Хворостина отлетела, но карабин я удержал, а освободившейся рукой вцепился в луку. А по бокам «только кустики мелькали». Тут я увидел впереди густую пушистую пихту. Тропа огибала ее справа. Маруська в два прыжка достигла ее и опять встала, как вкопанная. Я чуть не перелетел через ее голову, но удержался за луку. А из-под пихты на тропу вывалилось нечто бурое и лохматое. Это нечто рявкнуло густым басом и понеслось вниз по тропе. Я перехватил карабин в правую руку, но стрелять не стал. Толку от моей пукалки чуть, не глядя на «особый» патрон, а сзади у Корнева боевой револьвер.

Да и стрелять было трудно — тряслись руки и ноги от неожиданности. Даже усидеть в седле было трудно, хотя Маруська успокоилась. Вынув ноги из стремян, я спрыгнул на землю, достал из кармана кисет и с трудом скрутил цигарку. Я не успел докурить ее и до половины, когда раздалось позвякивание удил и тихий разговор.

Мой рассказ выслушали спокойно, только посмеялись немного. Малышев сказал, что такое с ним не раз бывало на Урале, где он начинал свою работу геолога-полевика. Я тоже совершенно успокоился, влез в седло и поехал вниз по склону. Вскоре открылась и долгожданная поляна. Она представляла собой правильный овал, заросший довольно высокой травой. С той стороны, где была речка, рос густой таловый кустарник, а по другим краям — тоже густой смешанный лес из осины и древовидного тальника, то есть обычной ивы с редкими кедрами и елями.

У приречного края поляны горел костер. Возле него стояла небольшая группа людей, а чуть в стороне к кустам были привязаны четыре заседланные лошади. Подъехав ближе, я узнал начальника Кимбирского участка Л. Ф. Сухорукова и еще одного, точнее, одну — геолога Г. А. Пасашникову, жену начальника партии Бориса Лапшина. Выйдя за него замуж, Галина Александровна сохранила девичью фамилию, а наш народ присвоил им обоим комбинированную — Лапсашниковы. Они к ней вроде бы привыкли и не обижались, когда их так именовали.

Галина приветствована меня:

— Здравствуйте, непромокаемо-непросыхаемый проспектр! Каким ветром в эти края?

Это прозвище по сути я дал себе сам: несколько маршрутов подряд я провел под проливными дождями по бурным горным речкам на резиновой лодке. А по возвращении неосторожно пошутил. Шутка прилипла.

Галина продолжила:

— И чего это вы наших медведей пугаете? Перед вашим появлением выскочил с тропы здоровенный. Как угорелый промчался через поляну и махнул на ту сторону речки. Коней наших до истерики довел. Вон их успокаивают.

Я рассказал, почему здесь оказался, сказал и о встрече с медведем. А на краю поляны показались тем временем и мои спутники. Сухоруков, который, пока мы беседовали с Галиной, был возле лошадей, подошел к нам и проявил особый интерес к подъезжавшему экс-министру.

— Послушаем, послушаем, что нам сей министр и спец скажет.

Развивать эту тему ему было уже некогда, так как Корнев с Малышевым приблизились к костру и слезли с коней. После обычного обряда приветствий и представлений, во время которого Корнев удивил меня несколько не вязавшейся с его простецкими грубоватыми манерами тонкостью: он не Галину представил Малышеву, а наоборот, но не уязвляя никого. Просто сказал:

— Прошу любить и жаловать — Илья Ильич Малышев, главный титанист Союза.

Малышев спорить не стал, но заметил:

— Насчет «любить» не знаю, а жаловать придется, такая договоренность у нас с Боголеповым и Аладышкиным.

Последний из названных был тогда главным геологом Управления. Затем обсудили целесообразность обеда здесь, а не у сухоруковской бутары. Решение было общим — здесь, благо и сам Сухоруков с нужными бумагами был в наличии.

Я не без удовольствия сдал своих рябчиков двоим сухоруковским парням, сопровождавшим его и Пасашникову. Возиться с ощипыванием и разделкой совсем не хотелось. Из «парней» обращал на себя внимание маленький худенький мальчишка с высоким голосом. Как --">