Ханс Лидман - Звезда Лапландии

Тут Микко взорвался. Вскочив, он заревел, как бешеный медведь, и потребовал, чтобы учитель перечитал заметку. Прослушав снова текст, Микко тут же сник и, как-то странно присмирев, отправился к себе в палату. Он так долго не выходил оттуда, что сестре-хозяйке пришлось пойти позвать его к обеду, а такое там бывает лишь в том случае, когда у человека что-то не в порядке. Ведь в местах, где людям делать совсем нечего, они только и дожидаются еды.

Войдя в палату, сестра-хозяйка обнаружила, что Микко сидит, обхватив голову руками, но глаза у него чистые и ясные — пелена и блуждающий взгляд бесследно исчезли. А на столе лежал камень, над которым Микко так трясся.

Сестра спросила, как он себя чувствует. Микко ответил не сразу, но в конце концов произнес:

— Как-то странно. Я сам себя не узнаю…

Потом, заметив на столе камень, спросил:

— Что это за камень?

— Это ж твой камень, Микко! — удивилась сестра.

— Нет, нет, я никогда его не видел. Это совсем не тот камень!

И он снова задумался, обхватив голову руками. Возможно, у него болела голова.

Сестра-хозяйка увела его в столовую, но Микко почти не притронулся к еде. После обеда, подойдя к сестре, он сказал, что здесь слишком шумно и ему хотелось бы поскорее возвратиться в Лапландию.

— Что ж, это, наверно, возможно, — ответила она. — Только пусть доктор решит, достаточно ли ты поправился.

В тот же день врач выписал его из больницы, а еще через два дня он был уже в Лапландии. Теперь он снова, как и прежде, бродит по своим лесам — рыбачит, охотится и ведет себя как самый обычный человек.

Но о большом корунде, Звезде Лапландии, Микко больше никогда не говорит, этот камень словно вылетел у него из памяти. И если кто-нибудь его об этом спрашивает, Микко отвечает недоуменным взглядом.

Но самое удивительное — Микко навсегда покончил со старательством. Свой собственный участок совсем забросил, а с другими старателями не желает иметь никаких дел. Отправляясь на Патсойоки, в свою жалкую лачужку, чтобы половить в реке форели, он далеко обходит стороной Екелепяя и весь район приисков.

— Ну вот, — говорит Ниило, закончив наконец свой рассказ. — Теперь как раз время проверить сети. Может, ты поможешь чуток и посидишь на веслах?

Солнце поднимается все выше. Вода в Инари ясна и прозрачна, как стекло; то тут, то там в сетях заметны серебристая форель и красноватый голец, а кое-где и сиг. Пожалуй, наберется несколько кило. За день выручка составит крон десять, максимум пятнадцать, но Ниило и этим, мне кажется, доволен.

Я прощаюсь с рыбаком и пускаюсь наугад петлять среди бесконечных островков и шхер; утреннее солнце и легкий бриз разрывают туманную дымку, в ушах у меня все время звучат слова Ниило. Он словно пропел мне концовку волнующей песни.

Микко, Микко! Мы еще встретимся в глубине твоих многомильных лесов, где-нибудь на оленьей тропе. Нам есть о чем поговорить, но о Звезде Лапландии мы не скажем ни слова.

Сокращенный перевод со шведского В. Якуба

--">