Юрий Сергеевич Рытхэу - Анканау

можно выйти замуж в таком раннем возрасте, если человек сильно полюбил.

Это правда — молодёжи в колхозных селениях убавляется. В иных, где раньше бурлила весёлая шумная жизнь, как будто обмелело: одни старики да пожилой народ, как тени, бродят по тихим улицам, а по вечерам только кино и радио орут… Надо сказать ребятам — может, действительно кто из них пожелает остаться в Кэнинымныме. Дочку, конечно, не нужно агитировать. Она уже давно решила, что будет учительницей. Так хотят и Чейвын и Рультына.

— Я понял, о чём надо сказать ребятам, — заявил Чейвын.

— Отлично! — сказал Гунидзе и повёл охотника в класс.

Перед Чейвыном открылся просторный класс с широкими окнами. От большой чёрной доски убегали четыре ряда парт, за которыми сидели ребята и девчата. Десятки глаз уставились на Чейвына с невысказанным вопросом: что ты пришёл нам сказать, отец?

— Здравствуйте, ребята! — поздоровался Чейвын, медленно и осторожно опускаясь на учительский стул, который с готовностью подставил директор Гунидзе.

Ребята нестройно, но громко ответили.

— Едва узнал я вас, — продолжал Чейвын, — мало бываете в родных селениях.

— Верно, — подтвердил чей-то бодрый голос, разом внеся оживление в притихший класс.

— Пока в школе — хоть на каникулы приезжаете, — говорил Чейвын, — а кончите школу, поедете дальше учиться — тогда не дождаться вас несколько лет. А такие молодые и знающие ребята в наших колхозах очень нужны. Однако мало кто идёт из школы обратно в колхоз, разве только если парня выгонят за плохое учение или поведение. Тогда ему одна дорога — в охотники подаваться, в колхоз.

Вот и выходит, что главное занятие своих отцов вы так низко ставите…

Чейвын говорил долго и обстоятельно.

— Есть такие разговоры, что чукотские охотники промышляют зверя так же, как и сто лет назад. Или оленевод по старинке пасёт стадо, хотя и есть новые ружья, моторы и тракторы… И верно! А кому придумать новое? У нас на это грамоты и знаний маловато…

Под конец беседы Чейвын с удивлением заметил, что самой внимательной слушательницей была его дочка Анканау.

Когда она подошла к нему, Чейвын шутливо сказал:

— Ты так слушала, будто решила стать охотником.

— Да, отец, я это решила, — сказала Анканау тихо, так, чтобы никто, кроме отца, её не услышал.

Чейвын улыбнулся и осторожно положил тяжёлую ладонь на девичье плечо. Это самая нежная ласка, которую он только мог позволить, не роняя своего мужского достоинства. Чейвын не придал никакого значения словам дочери. Анканау с малых лет часто меняла свои увлечения. Однажды она объявила, что будет плотником. Она тогда училась в четвёртом классе и целый день простояла перед домом, который воздвигали приезжие строители. Потом она мечтала стать трактористом, метеорологом, старшиной буксирного катера, лётчицей, астрономом… Но одно у неё было постоянно: в промежутках между этими увлечениями Анканау говорила, что будет только учительницей, и Чейвын в душе был уверен, что именно так и будет.

…Берег приближался. Чейвын переложил тяжёлый, отполированный шершавыми ладонями румпель. Вельбот обогнул широкую корму катера и взял курс к разделочной площадке.

На воде покачивался вельбот Кытылькота. Бригадир стоял на берегу и наблюдал, как причаливает друг.

Едва ступив на землю, Чейвын спросил Кытылькота:

— Почта была?

— Вон она, — Кытылькот показал обкусанным мундштуком старенькой трубки в сторону катера. — Уже пустая. Письма разбежались по домам, газеты тоже разлетелись.

Вельбот разгружали, бросая в воду большие куски жира и мяса, а затем подтаскивали вымытые куски к бетонированной разделочной площадке. За кормой возле куска требухи дрались чайки.

— Письмо жду из Выквыкыннота, — вытирая руки о штаны из нерпичьей кожи, медленно, будто оправдываясь, проговорил Чейвын, подойдя к Кытылькоту. — Дочка обещала…

Чейвын выжидательно смотрел на невозмутимое, как чёрные скалы, лицо друга.

Кытылькот вынул трубку и плюнул так, как только он один умел во всём Кэнинымныме. Жёлтый комочек чуть не попал в пролетавшую чайку.

— На твоём месте я бы поторопился домой, — сказал он и снова принялся сосать потухшую трубку.

— Что-нибудь случилось? — сердце у Чейвына оборвалось, как будто вельбот взлетел на гребень волны.

— Скажу только, что дома тебя ждёт радость побольше, чем бумажное письмо, — загадочно проронил Кытылькот и --">