Ирина Евгеньевна Ракша - Далеко ли до Чукотки?

какой сегодня день?»).

В драматургическом построении прозы И. Ракши можно заметить как бы две линии. Это линия внешнего действия и линия внутренней, нравственной жизни героя. Последняя проистекает из обстоятельств, даже провоцируется ими, но в развитии рассказа она всякий раз оказывается самой значительной, решающей, истинной сверхзадачей. И с каждым новым произведением этот принцип становится все более явственным. Характерен в этом отношении рассказ «Хозяин», написанный удивительно точно и зрело. Его герой бодро и без оглядки шагает по жизни, все у него просто и легко. А параллельная линия внутренних монологов и авторского текста говорит о другом — о его беспринципности, верхоглядстве, малодушии. И этот хозяин вырастает в социальный тип приспособленца, автор смело развенчивает и осуждает его.

Действие в повести «Утрата» обусловлено уже самой конструкцией вещи. Перемежаясь, а порой сталкиваясь, развиваются две линии — человеческих отношений и судьбы волчьего семейства. Не впадая в антропоморфизм, автору удалось проникнуть, кажется, в самую суть жизни и повадок этих животных и показать с большой художественной убедительностью их беззащитность перед лицом слепой человеческой жестокости. Авторская идея звучит уже в самом названии повести. Она относится и к ее героям: как просто разрушить любовь и доверие и как горьки эти утраты.

Центральное место в книге занимает повесть «Весь белый свет». Может показаться неожиданным для писательницы выбор главного героя — старого охотника пенсионера Сергуни Литяева, внешне заурядного и даже трагикомического, с малых лет познавшего всякие беды и муки.

В Сергуне можно отыскать черты, роднящие его с такими литературными предшественниками, как Олеша из беловских «Плотницких рассказов», или «чудики» Василия Шукшина, или простодушный Аким, проведенный Виктором Астафьевым через ключевые главы его «Царь-рыбы». Однако характер, изображенный Ириной Ракшой, можно рассматривать как действенный вклад в коллективное исследование подобного характера.

Самое интересное в Сергуне заключается в том, что он, вовсе не будучи борцом по складу натуры, тем не менее воплощает собой активнейшее общественное начало. Чудаковатый и добродушный, он выступает как один «маленький человек», из тех, чьими совокупными целеустремленными усилиями вершится история народа. И на примере его судьбы автору удалось показать многие и многие события — здесь и гражданская война, и коллективизация, и Великая Отечественная, и многие человеческие судьбы и характеры. Поэтому повесть отличается многоплановостью композиции, она насыщена ретроспекциями, внутренними монологами, авторскими отступлениями, отдельные из них могли бы быть извлечены из повести и существовать самостоятельно: о вольном дереве, о женской красоте и др. Эти компоненты и составляют конструктивную основу повести, а сам сюжет лишь все скрепляет, соединяет в одно целое.

Интересно, что наряду с фигурой Сергуни очень важная роль отведена в повести величавому образу хребта Эдиган, олицетворяющего вечность, но в то же время выступающего отнюдь не равнодушным свидетелем всей жизни героя. На огромной груди Эдигана, в звездную морозную ночь, которую Сергуня коротает у охотничьего костерка, обретают наибольшую пронзительность волнующие его думы о конечной цели и смысле жизни, и сердце его охватывают любовь и жалость «к живому, вечному и все-таки смертному миру». Эта способность высокого сострадания, соучастия миру и есть ключ всей повести, ибо сам Сергуня, в глазах писательницы, и воплощает взаимодействующее единство смертного и вечного, личностного и народного.

И всякий раз автор находит живой образ, деталь, на которые замыкается или из которых исходит авторская мысль, и философский смысл повести выстраивается художественно убедительно, конкретно.

Надо думать, вовсе не случайно на стенде, установленном возле райкома партии, среди фотографий передовиков его родного района Сергуня, по воле писательницы, обнаруживает имя Евдокии Трыновой, неведомой ему, но знакомой читателям Ирины Ракши по рассказу «Чабанка Дуся». Здесь и отбойный мастер Василий' Шульгин — явно тот самый, из «Евразии». Нетрудно продолжить этот перечень именами многих других персонажей Ракши, составляющих вместе  в е с ь  б е л ы й  с в е т, частицей коего является и Сергуня… Так из малого и конкретного вырастает общечеловеческая идея, --">