Владимир Анатольевич Добровольский - Последняя инстанция

от их целесообразности.

Ежегодные традиционные встречи разлетевшихся по свету однокашников — явление в наш век достаточно банальное и, по моему убеждению, не оправдывающее эмоциональных надежд, которые возлагаются на него экзальтированными энтузиастками типа Жанны Величко. Это так трогательно, так прекрасно! О да, о да, кто же отважится возражать, но мы, выпускники десятого класса Восемнадцатой средней школы, собирались уже трижды, а кроме армянского коньяка, который привез из Еревана Жорка Мартиросов, ничего более трогательного память моя не сохранила.

Нынче Жорки не будет — он в облаках, в своей обсерватории, но коньяк будет, ереванский, никто достать не мог, я достал.

Нынче не будет Славки Качеровского — это единственный доктор наук из нашего выпуска. В таком возрасте стать доктором — феноменально, и тем не менее год назад феномен не погнушался откликнуться на слезный зов неутомимой Жанночки и, бросив дела, прикатил из самой Москвы. Правда, в прошлом году он еще не был доктором, а нынче ответа на Жанкино приглашение не последовало. Привелись мне давать отчет для газеты о нашей трогательной встрече, я бы вскользь заметил, что доктор наук Качеровский — в заграничной командировке. Это всегда оправдывает крупных деятелей, если они забывают поздравить тещу с днем рождения или явиться туда, где их ждут.

Во всяком случае, подумал я, троячка, считайте, у меня уже нет: трамваем отсюда в Замостье не доберусь и к десяти, а слово мое — закон, придется ловить такси.

Было уже без четверти девять.

Мы прошли весь проспект Космонавтов из конца в конец и свернули на Энергетическую. До смены — пятнадцать минут, до штаба — три квартала; мы шли не спеша.

Табачный киоск был уже закрыт, и свет внутри погашен, и потому, наверно, в темноте никто не замечал сидящего под стенкой. А мы заметили. Он скрючился, поджав ногу, — нам показалось, без ноги. На нем было черное, стандартного покроя пальто, брюки, заляпанные грязью, в меру узкие, кепка, тоже в грязи, мохнатая, серая с искрой, остроносые ботинки — по моде, уже отошедшей. На вид ему было лет сорок. Мы подумали, что с ним обморок, но когда я наклонился к нему, пахнуло вином. Он был мертвецки пьян.

Нам не впервой отправлять перебравших через край гуляк в вытрезвитель, но этот хотя и не шевелился, не противился нам, а еле дотащили его вдвоем до ближайшего палисадника. Третий побежал вызывать машину. В палисаднике была скамейка, мы усадили пьяного, но он валился на бок, тяжел был редкостно, а вовсе ведь не тучен. Как водится, подсобрались зеваки, сатирики и юмористы, и негодующие — из женщин, и сочувствующие — из близлежащего заводского общежития. Женщины — независимо от градуса их негодования — в пьяном соседа не признали, дружков или собутыльников тоже в толпе не нашлось. Черт его знает, кто он такой и откуда взялся. Энергетическая улица — в лице дюжины ее представителей — отказала незнакомцу в родстве. Но что дюжина, коль счет этой улицы надо бы вести на тысячи. Незнакомец, разумеется, не шумел, не буянил; окажись при нем паспорт с пропиской, мы бы — по доброте душевной, не вполне еще оцененной нашими согражданами, — доставили его домой. Но паспорта при нем не было.

Когда подошла машина, милицейский фургон из райотдела, мы втроем погрузили пьяного в кузов, ребята там и остались, а я, на правах старшего, сел с водителем — в кабину.

Сдадим этого бражника фельдшеру, оформим, что положено, а уж в штабе мои орлы отчитаются без меня.

— Слушай, сержант, — обратился я на всякий случай к водителю, — не подкинешь обратным рейсом в Замостье?

— Оперативная машина, — буркнул он.

Знаем, что оперативная; неразговорчивый попался, но я-то хоть кого разговорю.

— Что это у тебя задний мост гудит?

Он не удостоил меня ответом, однако же прислушался, а я сказанул просто так, для затравки, не шибко разбираюсь в автотехнике. Права есть, сдавал студентом, но ездить не умею, да и не на чем. По роду службы мне этот механизм необходим: на колесах буду чудеса творить. Подойдет очередь, возьмем «Жигули» — это семейная мечта, программа-максимум, подкрепляемая ежемесячными семейными вкладами в сберкассу — на предъявителя. Моя доля пока что символична, гонорары стали редки, больше мотаюсь по городу, давлю на хозяйственников своим авторитетом, улаживаю конфликты на месте, а теща — вкладчик исправный, да и возможности есть: она у нас доцент. Мы с Линкой порядочные: вернем, --">