Ааду Хинт - Берег ветров. Том 1

и зарослями можжевельника. На западе, образуя огромную дугу залива, тянулся далеко в море, почти до острова Весилоо, плоский полуостров Вииресяар, но он со своими редкими избенками рыбаков уже не принадлежал рууснаской мызе, а входил во владения барона Нолькена из Ватла.

На востоке, за лесами и перелесками, только вставало солнце, а на западе около двух десятков лодок, рассыпавшись меж буграми островов, выбирали невода или сновали с мережами на бурной пенистой поверхности залива, напоминая Йоосепу черных жуков.

Таким видели окружающий мир ранним апрельским утром 1901 года глаза тринадцатилетнего зоркого хромого Йоосепа, стоявшего на мостике у бухты Валме. Каарли ничего не видел, но это еще не значило, что он не имел своего представления о мире. В его сознании время от времени, особенно во сне, возникали родные места такими, какими он видел их лет тридцать назад, перед рекрутским набором. В то время на каменистой почве залива вместо нынешнего сосняка росли только кусты можжевельника. Вот и здесь, на косе Мюсме, молодые хилые сосенки только еще пускали тогда свои первые цепкие корни меж камнями и можжевельником. Из рассказов отца Каарли помнил, что около сотни лет тому назад в ручьях и озерцах было значительно больше воды, чем теперь, да и море стояло тогда выше, тогда еще ходили на солевозных шлюпах через протоку Писку (нынче совсем обмелевшую). Каарли не знал и нынешнего господского дома мызы, построенного лет двадцать тому назад, при графе Липгарде, вместо прежнего каменного здания. Не довелось увидеть Каарли и новых парусников капитана Хольмана, из которых, как говорили, «Эмилия» особенно славилась быстрым ходом.

Еще чуднее, чем с землею, домами и парусниками, обстояло дело с людьми - они-то ведь все время меняются! Иной раз на деревне справляли одновременно и свадьбу, и похороны, - поди разберись, кто на свадьбе гуляет, кто поминает покойника, если ты и пожилых-то людей лет тридцать тому назад видел, а новобрачные еще и на свет не родились, когда ты уходил в волость на жеребьевку. Поэтому, когда Каарли погружался в думы, ему казалось, будто в мире и нет ничего постоянного - ни моря с нерушимыми берегами, ни земли, ни людей, ни долговечных вещей; казалось ему, будто стоит он на берегу широкой стремительной реки, где все бурлит, теснится и уносится безвозвратно. И куда это течение направлено, куда оно, наконец, приведет - черт его знает! И только то кажется неизменным в этом потоке, что каждый норовит слопать, поглотить другого. Здесь земля жадно наступает на море, а там, глядишь, море гложет землю; одно животное пожирает другое, человек убивает животных и съедает их, он и другого человека норовит сожрать, а если сожрать не с руки, то хоть шкуру с него спустить. Баре или крестьяне, люди знатные или простолюдины - все равно: у кого клыки посильнее, тот и ловчится другого, более слабого куснуть - и куснет-таки! Граф, купивший мызу Руусна у старого Шренка и не выжимавший из крестьян последних соков, совсем, говорят, оскудел и разорился.

А соседний помещик Ренненкампф - последний скупердяй, все загребающий жадными руками, - арендовал у графа мызу Руусна и корчит теперь настоящего барина.

Обеднел наш Липгард сдуру,

С «фона» «фон» спускает шкуру.

- как говорится в песне, сложенной самим Каарли.

Крестьянская шкура давно содрана и сохнет на господском шесте. Деревне приходится шаг за шагом отступать от мызы, избы теперь ютятся по краям береговых промоин верстах в полутора от залива, за перелеском, так что с берега и не приметишь деревни.

Полторы версты от моря

Есть деревня - срам и горе,

Семь семейств там еле дышат…

(Хватит, братцы… вдруг услышат!..)

Крестьяне, батраки и бобыли, селились на известковых плитняках, покрытых тощим можжевельником, или по краям болот в перелесках; нужда далеко раскидала их избушки - одну к пруду Вессику, другую на край Катку, третью, четвертую и пятую в Раннавялья, пониже деревенских полей, а избушка самого Каарли стояла на взлобке заросшего можжевельником каменистого Ревала.

Лишь один потомственный кубьяс мызы, юугуский Сийм, продолжал благоденствовать на изобильном хуторе своих праотцов. Да что и говорить про Юугу! Правда, и рыбацкая пристань еще оставалась на старом месте - под парусом-то в болото не пройдешь, - туда, к Питканина, и спешили теперь Йоосеп и Каарли, чтобы променять на окуней корзины собственного изделия. Могла бы сходить и сама Рити, но о ее жадности давно шла --">