Алексей Ильич Реутов - В стороне от фарватера. Вымпел над клотиком

воскликнул капитан Сомов, рассматривая через иллюминатор широкоплечего мужчину в шляпе.

Поравнявшись с носом судна, мужчина замедлил шаг, прочитал, видимо, название на борту и остановился. Задрав голову, он с живым интересом принялся рассматривать «Оку».

Дабы не портить себе кровь, Александр Александрович отошел от иллюминатора. Сомов давно уже не помнил, во всяком случае вслух не вспоминал, когда и как увидел он свой первый пароход. Он давно уже относился к судам, на которых плавал, деловито, без сентиментальной шелухи.

Через несколько минут в дверь капитанской каюты постучали, и старший штурман доложил:

— Товарищ капитан, на борт прибыл первый помощник.

Сомов в эту минуту с неудовольствием думал, что он, хоть и заранее зол на этого чудака с чемоданом, однако и доволен, что не нужно будет объясняться с пароходством: еще бы полчаса — и он ушел бы в море без помполита. На голос старпома Сомов гневно повернул голову, хотел сказать: «Прекрасно, теперь мы, наконец, оторвемся от причала». Но в каюту вслед за старпомом вошел атлетически сложенный мужик со спокойным широким лицом. Сомов взглянул на него исподлобья — и промолчал.

— Знаменский Николай Степанович, — протягивая капитану руку, сказал помполит.

Сомов несколько помедлил, словно прикидывая, имеет ли этот человек основания первым подать руку, потом коротко пожал ее. На лице капитана лежал отпечаток раздраженности и пренебрежения.

— Приехали? Ну, хорошо, а то мы заждались… Идите устраивайтесь, отдыхайте, смотрите судно. Поговорим потом. Сейчас мне некогда, скоро отход.

Помполит посмотрел капитану в глаза и, не сказав ни слова, вышел из каюты.

«Из бычьей породы», — коротко резюмировал свои впечатления Александр Александрович и принялся ходить из угла в угол обширного кабинета.

Собственное резюме заставило Сомова задуматься. Себе он верил. Даже раздражение его поутихло. Александр Александрович был твердо убежден, что по физиономии, фигуре, осанке человека можно судить о характере. И сам почти не ошибался в своих предварительных умозаключениях. В данном случае в основе характера нового помполита несомненно лежали упрямство, решительность и солидная проломная сила. Нужно как следует присмотреться к помполиту, решил Сомов. «Бык есть бык. Выясним его бодливость», — закончил он свои размышления и поднялся на мостик. Лоцман уже стоял в ходовой рубке.

3

Едва Знаменский, вынесший от капитана обидный холодок, успел вернуться к себе в каюту, — на судне начались шум и суета. Коротко и тревожно прозвучали сигналы колоколов громкого боя, на палубе послышался топот торопливых ног, с мостика раскатисто прозвучала какая-то команда, а за бортом взвизгнула сирена буксира.

Николай Степанович прильнул к иллюминатору. Запыленное стекло и узкий сектор обзора только взвинтили его любопытство: он ничего не мог рассмотреть, но почувствовал, как судно качнулось и начало двигаться.

Береговой человек, впервые ступивший на палубу «своего» судна, Николай Степанович, естественно, не выдержал, толкнул раскрытый чемодан под стол, накинул на плечи только что снятое пальто и выскочил из каюты. Он нашел укромный уголок на ботдеке (шлюпочной палубе), между надстройкой и шлюпкой правого борта. Отсюда хорошо было видно все судно и открывался широкий обзор.

«Ока» отошла от причала. Два буксира разворачивали ее носом на выход из порта. Вскоре поворот был закончен, и сильный ветер вместе с угольной пылью больно стегнул Знаменского по лицу. Николай Степанович перебежал на противоположный борт, под прикрытие надстройки. Ослепленный, минут пять протирал он глаза, полные едкой пыли и слез, а когда спрятал платок в карман, увидел, что судно уже освободилось от буксиров и медленно двигается своим ходом к узкости, образованной молами волноломов.

Над головой Николая Степановича в снастях плакал штормовой ветер. Воздушные завихрения поднимали на палубе столбики мелкой черной пыли. Словно рассерженные змеи, они раскачивались над палубой и вдруг стремительно прыгали за борт.

Впереди открылось море. Черные провалы волн подчеркивали белизну хрупких гребней, освещенных косым вечерним солнцем. Тяжелые волны гнались одна за другой.

Иногда утонченный пенистый гребень, подхваченный шквалом, обгонял бег своей волны, опрокидывался и с шипением рассыпался в радужную водяную пыль. И тогда, вместе с --">