Владимир Васильевич Карпенко - Отава

спросила:

— Ты кликал, братишка?

— Ближе, ближе ступай, касатка, — умиленно просила Картавка.

Макар подмигнул пришлому:

— Сеструха моя. Скажешь что?

Анюта, хихикнув, хлопнула за собой дверью. Почесал Макар за ухом, вздохнул:

— Зацепа в этом деле имеется. Оно ить… С мамашей, словом. Ты уж тут сам. Я тебе не помощник, не-е. Вот эту кралю снаряжай, — ткнул пальцем в сторону хозяйки. — Ушлая, не гляди, что страхолюдина. На собственной шкуре испытал. Усватала, браток, такую мине… У-у! Не баба — сатана. Рожает там… Опять, небось, двойня. Голова Макара упала на грудь.

— Не уживаются дети-то, мрут, — шепотом пояснила Ильку Картавка. — Уже в третий заход…

Потянулась ближе, еще добавила:

— Бог наказывает. Не взирает и на начальство. Макар очнулся; встряхнув головой, подался к самому Илькову носу, покрутил пальцем:

— А бумаг у тебя никаких нема, по роже вижу.

С той поры и прижился Илько в станице. Сердобольная бобылка уступила ему боковушку за печкой, кормила, поила, а плату не требовала: отдашь, когда будут.

На вербной, перед пасхой, осмелился Илько пойти к Денисовым. Засветло выскреб щербатой бритвой щеки, на френче сменил подворотничок. В горенке перед зеркалом долго и старательно тер рукавом медные пуговицы. Нетерпеливо пыхтя цигаркой, подождал, пока досужие на язык бабы разберут из проулков скотину.

Денисовы жили на ярах. Просторный флигель под тесом стоял как-то особо, скрытый белокорыми тополями. И при жизни Никишки полновластной хозяйкой в доме слыла его жена, своевольная, крутая нравом казачка с донских хуторов, Капитоновна. Безответного покойного мужа, сына и дочь держала в строгости и повиновении. По ярскому краю станицы ходили слухи, будто она не одобряла, что ее Никишка и сын Макар были на стороне красных, а когда получила худую весть, тут же, на улице, заявила бабам:

— Подох — туда ему и дорога.

Подходил Илько к Денисовым с робостью, не верил в успех своей сердечной затеи. У калитки встретил хриплым лаем сорвавшийся с цепи страшенный беломордыи кобель.

— Ну-ка, своих не угадал.

Парубок попятился, уперся вдруг взмокревшей спиной в плетень, зашарил здоровой рукой, норовя выворотить кол.

— Свои, что коней крадуть, — пропел откуда-то сбоку женский голос.

Возле летней кухни стояла сама Капитоновна. Вглядываясь, силилась по голосу угадать пришельца.

— Отгоните же, разорвет, чертяка!

Хозяйка цыкнула на кобеля, подошла ближе; приметив в сумерках белевшую на перевязи руку, догадалась-

— А-а, милости просим, входить, входить.

В кухне, в потемках, протирая завеской ламповое стекло, извинялась, будто сглаживая неловкую встречу:

— Слыхали, слыхали от Макара. Думка такая, самой наведаться, да все неуправка. Праздники ить… Стало быть, на шее таскаешь, навроде ляльки? Слава богу, хучь так, а другие вон…

Выкручивая фитиль, вздохнула:

— Мой вовсе остался там…

Во дворе загремело порожнее ведро, послышались легкие шаги — вошла Анюта.

— Мамка, на кого наш Серко…

Увидала гостя и не договорила; спрятав за спину голые по локоть руки, стыдливо потупила глаза.

Засиделся в тот вечер Илько у Денисовых. Украдкой перенимая робкий девичий взгляд, с жаром рассказывал, со слов Макара, как «крошили» беляков, в каких краях довелось побывать, как и где сложил голову их хозяин. Сажали вечерять — вежливо отказался, поднялся уходить.

Старшая Денисиха, утирая краешком завески глаза, просила наведываться, не забывать, приглашала на святой праздник.

— Зайду, — пообещал Илько.

Проводить вышла Анюта. Возле плетня, прощаясь за руку, Илько рывком притянул ее. к себе и, пользуясь темнотой, ткнулся сухими губами в тугую горячую щеку девушки…

В великий день, первый день пасхи, между матерью в дочкой произошел разговор. С памятного вечера еще почуяла Капитоновна недоброе: не укрылись от нее косые взгляды чужака. Теребя махорчатые края цветастой шали, она хитровато щурила глаза.

— К чему такая спешка, доченька? Погуляй, покохайся подле родной мамочки. В станице парней хучь плеса гати. Вон их на всенощной, видала?

Анюта густо залилась румянцем, ниже опустила голову.

— А в этом что? — добавила мать. — Гол как сокол, без роду-племени, да и… калека к тому же. Кому он такой? Небось, посправнее сыщется.

— Ушло то время, маманя, за богатство выдавать. Илюша сам богачам головы рубал. Да и батяня с братушкой --">