Иосиф Абрамович Герасимов - На трассе — непогода

Воронистый.

Да, это был именно он, теперь уж сомнений не оставалось, в комнате прозвучал его голос, особый, раскатистый, ему сразу стало тесно в помещении, он заполнил собой все пространство меж четырех беленых стен.

— Половина девятого, — с готовностью ответил Танцырев.

Воронистый помотал головой, морщась при этом, словно пытался отделаться от головной боли.

— Закурить у вас не найдется? — попросил он.

Танцырев начал шарить по карманам, но темно-рыжий опередил его, протянул пачку «Кента». Воронистый торопливо закурил, и тогда Танцырев спросил участливо:

— Плохо себя чувствуете?

Но актер не ответил, болезненно поморщился и выпустил длинную струю дыма.

— Я подожду вас на крыльце, — нетерпеливо сказал темно-рыжий.

— Нет, нет, — ответил Танцырев, — я иду…

Перепрыгивая через мелкие лужи, пробираясь по дощечкам и камням, кем-то заботливо положенным в наиболее трудных для перехода местах, они дошли до парка; с высоких деревьев капало, туман держался в их вершинах, на одном из газонов разбиты были две палатки: одна оранжевая, другая ослепительно синяя, — наверное, их поставили туристы, — в синей надрывался транзистор.

— На вокзал? — спросил Танцырев.

Спутник его приостановился, обдумывая, и ответил:

— По-моему, где-то здесь ресторан. Там есть и кафе. Как-то я завтракал.

Танцырев усмехнулся: темно-рыжий проговорился, в комнате он только сделал вид, что не знает, куда здесь пойти, ему нужен был попутчик или собеседник, и он выбрал Танцырева.

Все оказалось так, как и говорил темно-рыжий: кафе работало при ресторане, нашелся и свободный столик; наверное, большинство пассажиров завтракали в вокзальных буфетах, и поэтому в кафе не было сутолоки.

Они сели друг против друга, и теперь, когда их разделяло лишь небольшое поле квадратного стола, укрытого белой скатертью, наступила неловкая минута молчания. На первый бы случай надо было представиться, но Танцыреву не хотелось начинать. Темно-рыжий помолчал, покашлял и наконец спросил:

— Вы тоже, видимо, из мира искусств, как этот Воронистый?

— Узнали его?

— Еще вчера. На вокзале девицы шептались, указывая на него пальцем. Так вы тоже из мира искусств?

Откуда он взял?.. А, черт, этот галстук бабочка… Все-таки в нем еще много мальчишеского: ведь если говорить честно, то он поехал на Дальний Восток больше из тщеславия; правда, то было тщеславие особое, за ним стояла как бы честь семьи, даже целого рода, и он это отлично сознавал, когда получил приглашение от командования части, где брат его занесен навечно в список личного состава, брат, погибший много лет назад под городком на Сунгари и ставший посмертно Героем Советского Союза. Конечно же в эту поездку должен был ехать он, Владимир Танцырев, а не сестра и не младший брат, а только он, потому что сделанное им самим теперь невольно ложилось новым отсветом на память о том парне, который умер двадцатилетним в форме лейтенанта в чужом городке, спасая других и которого он, Владимир Танцырев, помнил смутно, потому что, когда это случилось, был совсем мальчишкой. Он и оделся-то так, чтобы с первого взгляда произвести впечатление… Глупо, конечно, было напяливать галстук, купленный в Лондоне, и везти с собой только белые сорочки. Это попахивало пижонством самой настоящей мальчишеской пробы, а сейчас приходилось за него расплачиваться по мелочам.

— Нет, я из другого мира, — ответил он. — Врач-хирург.

Темно-рыжий твердыми пальцами легко содрал обертку с новой пачки сигарет и, вынув для себя одну, небрежно бросил пачку на стол.

— Что же, и ученая степень у вас есть? — спросил он.

— И степень, и звание. Профессор, доктор наук.

Вот опять в нем взыграло мальчишество, выпалил, не обдумав ответа, тот сложился сам где-то в глубине сознания, причем отчасти раздраженного самоуверенной осанкой собеседника, его грубоватой манерой спрашивать — еще сам не представился, а допытывается, — и вот, пожалуйста, вместо мысли просто реакция на раздражитель, конечно, глупо. Ну, да ладно! А почему он должен скрывать? Лучше вести себя просто и независимо. В конце концов, кем бы ни оказался этот темно-рыжий, он всего лишь случайный встречный, пассажир, ждущий самолета, и, может быть, уже сегодня во второй половине дня они расстанутся, чтобы больше ни-когда не увидеться.

Собеседник, казалось, не удивился, во всяком случае, на его красноватом лице ничего не --">