Иосиф Абрамович Герасимов - На трассе — непогода

голубоглазый, с приплюснутым боксерским носом крепыш, продавец из универсального магазина. Всех я сейчас вспомнить не могу, но его запомнил. И еще Ганса с грустными глазами, он сказал, что учится в политехническом, а летом работает на автомобильном заводе — так делают многие студенты. Макс не мешал застольной болтовне, он устроился в углу и посасывал свою трубку.

— Мы будем танцевать, дядюшка Эрнст? — спросила меня Мария.

— И немедленно, — ответил я.

Мы вышли на площадку, когда оркестрик заиграл медленное танго.

— В Москве тоже можно так повеселиться? — спросила Мария.

— Сколько угодно. Можно даже немножко пошумней.

— Я очень люблю танцевать. Если бы я приехала, ты бы повел меня в какое-нибудь шикарное место?

— Да, конечно. Но самое шикарное место у нас «Орбита».

— Что это такое?

— Это наше институтское кафе. Мы иногда заходим туда после работы.

— О, когда я начну всерьез работать, мне будет тяжело.

— Такая профессия?

— Будет папина. Я буду строить дома.

— Наверное, это хорошо, раз тебе интересно.

— Послушай, дядюшка Эрнст, а как там у вас насчет секса?

Она спросила это с такой легкостью, что я опешил и пробормотал:

— В каком смысле?

— Во всех.

— А что, разве тебя это мучает?

— Сейчас — да, — кивнула она. — Я еще не решила, как к этому относиться. Хотела спросить у папы, но его нельзя об этом спрашивать. А с мамой у меня нет настоящего контакта.

— И ты решила спросить у меня.

— Конечно, — очень серьезно ответила она. — Ведь ты же дядя. Так как там у вас? Ты ничего не ответил.

— Наверное, так же, как и у вас.

— Значит, ты считаешь, что совсем не обязательно любить? Тогда я, наверное, ненормальная. Все шумят об этом сексе. Куда ни пойдешь, только о нем и слышишь. Но я ничего не могу с собой поделать. Наверное, я просто вбила себе в голову, что нужно полюбить.

Вот тут я расхохотался, я так громко и неудержимо расхохотался, что Мария даже отпрянула от меня, посмотрела сердито, а потом и сама улыбнулась. Честное слово, в этой девочке было что-то общее с Наташкой, — может быть, та же легкость и простота в общении. Она наверняка не понимала, над чем я смеюсь, но смеялась вместе со мной; так, хохоча, мы вернулись к столу, и я на первых порах не заметил, что все сидят притихшие и смотрят на меня.

— Послушай, Эрнст, — застенчиво сказал солдат, капельки пота выступили на его носу, — тут нам дядюшка Макс кое-что сказал про тебя. Мы решили за тебя выпить, за твое здоровье.

— Ну что же. Наверное, это неплохо, но к чему такая торжественность?

Тут вмешался Ганс с грустными глазами.

— Твой отец наш земляк, — сказал он. — Ты родился в России, но если ты разрешишь, мы тебя тоже будем считать эйзенахцем. Это для нас почетно…

Они не отпустили меня в «Тюрингер-хоф», и я переночевал в верхней комнате особняка Штольцев.

Утром Мария вызвалась показать мне Эйзенах. Она водила меня по нему пешком, мы были в домике Лютера и в домике Баха, возле которого стоял памятник, перенесенный сюда некогда от кирхи святого Георгия, потому что он мешал сборищам нацистов на площади; мы были и в кирхе, там в нише поставлен другой памятник Баху, чтобы он никому не мешал, и этот второй Бах мне понравился больше — тот, что был у домика, выглядел благостным стариком в кудрявом парике, его взгляд прощал все и всех, а второй Бах словно выходил из белой стены, он шел смелой, энергичной походкой, лицо его было гневно и вдохновенно, этот Бах не мог простить обид и неуважения к святыням. И еще мы поднялись с Марией на священную гору Вартбург, где стоял знаменитый замок, прославленный состязаниями майстерзингеров; мы долго шли вверх аллеей, и старые буки скрещивали над нами ветви под острыми углами, солнечные лучи едва пробивались сквозь них, падая на серые стволы мутными пятнами. Было нечто готическое в этой длинной аллее, и когда она кончилась, мы очутились на станции ослов, здесь было шумно от детских голосов и смеха. Мария захотела, чтобы и мы с ней поднялись на ослах по тропе к замку. Нам было весело, мы смеялись, дурачились, пристали к одной компании длинноволосых парней с гитарами, спели с ними несколько песен, и когда порядком устали, сели за столик на террасе «Вартбург-отеля», чтобы съесть по румяному цыпленку и запить его пивом.

Мария сказала:

— Знаешь, Эрнст, я хочу тебе объяснить что-то важное.

— О сексе? — улыбнулся я.

— Ну --">